CreepyStory

Кирюхин вой поначалу не стихал, когда они встали и, озираясь непрерывно по сторонам, двинулись напролом через лес. Старались не трещать ветками под ногами, ступали осторожно. Хорошая дорога лежала слишком близко к озеру и приближаться к воде они не хотели. Пусть утопленница и была наверху, в доме дохлого мельника, но кто его знает, что там ещё водилось на глубине. А через несколько десятков шагов вой Кирюхи вдруг перешёл на сип, ослаб совсем и начал стихать. Как бы ни было его жалко и страшно от его криков, но оба знали, кем в тот момент была занята утопленница. Когда же наступила тишина, страшно стало неимоверно.

Вскоре ко всем бедам добавилось и то, что луна в какой-то миг исчезла на небе. Нет, в воздухе не запахло резко дождём и сверху не набежало туч, но проклятая «бледная морда» взяла и растворилась. Наверное, в тот самый момент они и потеряли верное направление. Потому что, когда от страха в кромешной тьме у обоих вновь задрожали коленки, остановились и некоторое время просто топтались на месте. Крутились туда-сюда, стараясь не дышать и не шуметь, что получалось у обоих прескверно. Спички зажечь было тоже страшно – вдруг из темноты что-то увидит их маленькое пламя и выскочит оттуда со страшным рёвом. Или же свет огня дотянется до чего-то жуткого сам, потревожит его.

Однако равнодушная луна издевалась в ту ночь над ними недолго. Быстро выглянула из-за случайно закрывшего её облачка. Они сразу же двинулись дальше, а шагов через двести-триста упёрлись вдруг в колодезный сруб с двускатной крышей, стоявший возле широкой утоптанной тропки. Тут был только один такой колодец, и оба они это знали. Борька видел его за жизнь раз двести, и Мишка успел попить из него водицы дважды. Когда ходили вместе купаться на озеро. Колодец был вырыт недалеко от берега, а, значит, убегая, уж больно где-то резко они повернули в сторону. Сделали неровный круг. И оказались прямо между домом дохлого мельника и линией шершавого берега. Костёр догорал где-то метрах в тридцати от них. Отсюда, возможно, и исчез Андрюха. Кажется, в эту сторону он уходил от огня. Ушёл, и больше к костру не вернулся.

– Это… была она?.. – прерывистым громким шёпотом спросил Мишка про то, что они видели в доме. Другой возможности говорить у них ещё не было, только прятались и убегали, да старались не издавать лишних звуков.

Борька вместо ответа сглотнул. Даже глоталось теперь тяжело – словно песка в горло насыпали. Рядом был колодец с черпаком, и можно было напиться. Но только ни за что в жизни он не сунет своей руки в этот сруб с водой. От одной лишь мысли об этом ноги отступили от колодца сами. Мокрые штаны, липшие к ногам, совсем не смущали – давно стало не до стеснений. Хорошо, хоть только обмочился.

– Где же вы ходите?.. – раздался вдруг голос со стороны. Кажется, от костра, и вроде был как Андрюхин.

Борька сначала вздрогнул, едва не вскрикнув от неожиданности. Но потом обрадовался. Наконец-то, появился самый старший из них, уж он-то выведет их отсюда, хватит играться!

Но Мишка быстро схватил его за плечо.

– Тихо… – шепнул он. – Ни слова…

И от неясных догадок в голове стало ещё страшнее. Мишка первым что-то почувствовал, не пустил их обоих к Андрюхе.

Осторожно попятились. Медленно обошли колодец и отступили в темноту, подальше от сруба. Шаги из-за деревьев приближались с той стороны, где не так давно у берега полыхал их костёр. Шёл только один человек. И будто знал, что кто-то находится именно здесь, приближался к ним безошибочно.

– Боря?.. Мишаня?.. – почти ласково и зазывающе звучал его голос. – Всю ночь вас искать будем?..

Да, они были знакомы только три дня. Но ни разу ещё Андрюха не называл их имена вот так – Мишаня и Боря. Чёрт же их побрал связаться со странными головлёвскими!

Он появился из-за акации, чей опадавший цвет посыпал тропу возле колодца. Вышел при свете луны и остановился возле сруба близко. Медленно повёл головой по сторонам. Борька хорошо разглядел его лицо. Андрюха вращал носом, будто внюхивался в воздух. На шее у него и на щеках выступили жилы. Чёрные, тугие и большие, словно жирные черви. Он видел их на нём шагов с десяти, из-за кустов, за которыми они с Мишкой засели. И казалось, будто те шевелились под кожей на вздутой шее. В какой-то момент Андрюхина голова остановилась и взгляд его вдруг упёрся в эти кусты.

– Вот же вы где… – произнёс он довольно.

После его слов Мишка с Борькой вскочили и побежали снова.

На этот раз лупили совсем в другую сторону. Нечего было и пытаться прорваться к Марьинке. До Головлёвки бежать намного ближе. Не все же там были такие как Женька с Анрюхой. Борька знал много взрослых из Головлёвки, а в крайнем доме жила подруга его бабушки. Успеть бы до её дома! Перемахнут через забор и забегут на крыльцо, начнут стучать в окна! А эти двое в дом к бабе Наде не сунутся, она никого чужих не пускала.

Как только подумали об обоих братьях, Женька сам объявился. Лежал впереди, на наезженной машинами дороге, на которую они выскочили. Держался обеими руками за левую ногу.

– Помогите!.. – плакал и хныкал он. – Кирюха взбесился!.. Я подвернул ногу… Убегал о него…

Остановились на почтительном расстоянии от лежавшего. И больше ради передышки. Теперь и на его шее виднелись жирные чёрные черви, которых он сразу закрыл рукой, заметив острый Борькин взгляд.

– Андрюха всё равно догонит… – растянулся в улыбке Женькин рот, выпуская кровавые пузыри и чёрную сукровицу. – Всю ночь только по кругу пробегаете…

Дальше его слушать никто не стал. Если бежать только по дороге, то никакого круга сделать не получится, а они уже стояли на ней. Потому просто понеслись что было мочи по оставленным колёсами следам.

Однако не прошло и минуты, как проклятая луна опять куда-то подевалась. Всего-то на пару мгновений, но хватило и их. Потому что после, когда её бледное лицо с высоты осветило землю, Борька с Мишкой стояли в лесу в каком-то бездорожном буреломе. Пропала дорога, пропали следы, пропали все ориентиры. В затылке от страха защипало бельевыми прищепками. А где-то за спиной раздавался отдалённый Женькин хохот.

– Андрюха догонит!.. – кричал он в ночи, и мерзкий его голос разносился среди деревьев зычным эхом.

***

Совсем уже выбились из сил, когда впереди послышалось негромкое журчание. Хотя бы не озеро. Речка Мерзавка, что впадала в него. Борька её знал, узкая, мелкая, везде переходили вброд в сапогах. А когда играли на ней, карманы всегда набивали цветными камушками, дно её изобиловало причудами, даже ракушки красивые находили, будто на море. Но речка Мерзавка тихо журчала только летом. Весной она разливалась так, что попробуй поймай, петляла и в озеро затекала в разных местах. Лишь к маю возвращалась в привычное русло, потому её так и назвали. То поле какое испохабит, изроет озимые посевы рытвинами, то подтопит ближний край самой Головлёвки. Они перебежали её с Мишкой, хлюпая ногами, и упали на другом берегу. Никак не могли отдышаться. Вслушивались в ночную тишину, но ничего, кроме собственных хрипов из лёгких и вопля летучих мышей, водившихся там во множестве, поначалу не слышали. А как отпыхли немного и поняли вдруг, что до Головлёвки теперь добираться стало дальше, – ну не хотели никак вести их ноги, куда им было надо – за Мерзавкой в кустах внезапно послышался треск. И теперь уже не один Андрюха, а оба брата вдвоём преследовали их. Шли горячим чутьём словно гончие, задрав высоко носы. И весь оставшийся дух от такого назойливого преследования начал стремительно падать. Борька от бессилья и страха хотел даже заплакать.

– Вставай! – не позволил до конца раскиснуть Мишка, дёрнул его за руку и поднял на ноги. Теперь они могли отступать только в сторону озера. Их будто нарочно туда загоняли, как борзые зайцев, обошли по кругу и выше них перешли реку, что б беглецы не шмыгнули к Головлёвке. Показались из кустов не очень далеко, крутили головами и нюхали воздух, будто искали. Но видно было, что и так знали, просто игрались и издевались.

Понеслись от них, сверкая пятками. Где-то метров через двадцать, что б не попасться в ловушку, опять перебежали речку. Устремились глубже в лес. Местный лес не был непроходимой чащей, но в нём можно было как заблудиться, так и попробовать потеряться от тех, кто преследовал. Андрюха и Женька были длинноногими, на открытой местности они догоняли. Борька даже в мыслях боялся произнести это слово – кем стали братья или кем изначально были. Не иначе, как мертвецами. То-то они встречались ради игр всегда в стороне от общего деревенского пляжа. И других мальчишек с собой играть не звали, кроме Кирюхи. Заманивали, приручали. Что ж, им удалось…

Сторожка! Выбежали к ней неожиданно. Борька её знал, как и речку. Вместе с Кирюхой и его старшим братом прошлым летом они ночевали здесь, две ночи провели под открытым небом. Валерке было двадцать. Пекли картошку, жгли костёр и в котелке варили чай из собранных трав, не со своего огорода. Аромат стоял на весь лес такой, что птицы на ветвях качались и до земли пускали слюни от зависти. Ничего вкуснее того чая Борька в жизни не пробовал! Сторожа-егеря в местном лесном хозяйстве здесь не было давно, летом он ночевал ближе к Малховке. И сторожка стояла несколько лет пустой. Опять-таки, молодые из местных иногда появлялись, с алкоголем и взрослыми шашнями оставались здесь на ночь. Стыдно будет теперь перед Валеркой, бросили его брата Кирюху. Найти бы его живым…

Они давно уже с Мишкой не разговаривали. Страх и так им подсказывал одни и те же ходы. Бегом влетели в открытую дверь сторожевого домика, захлопнули за собой, и Борька уронил сверху тяжёлый засов. Тот был надтреснут посередине, но слишком толстым, чтобы сразу могли сломать.

Как же он оказался неправ, когда, словно поджарые гончие, Андрюха и Женька нагнали их вновь. Меньше, чем через минуту затрещали кусты, а потом они взбежали по трём широким ступеням крыльца. И начали барабанить в дверь.

– Мы так всю ночь вас гонять будем!.. – довольно, с хрипотцой и не сбившись ничуть с дыхания, ровным, как ствол дуба, голосом обещал им сквозь дверь Андрюха. – Лёгкие пока все свои не выплюете!..

– Да кто вы такие?!. – психанул Мишка и пнул запертую дверь изнутри. Если б не он, Борька давно бы сошёл с ума. Мишка рос в городе почти что на улице, был юным походником, много гулял и шлялся с ребятами по «заброшкам». Уличные – они всегда были смелее домашних.

Через десяток ударов крепкий засов начал трещать надсадно. Тихо и ехидно что-то пищал всё время сквозь дверь Женька, обещал не сразу оторвать им пальцы, а делать это по одному, много дней. И говорил, что сначала обоих обязательно вычешут. Видели они, как мёртвая Таисья причёсывала Кирюху, сдирая жёстким гребешком с его головы скальп. Наверное, братья были Таисье слугами.

Немного отдышались и сердце чуть успокоилось. Но ветхая дверь переставала выдерживать, хоть и помогали засову спинами. Напор наседавших снаружи только усиливался. Хорошо, что Борька знал секрет и старой сторожки. Изучил её досконально прошлым летом, пока в ней жили. Изнутри вела дверца в подпол. Доски вокруг дома давно прогнили, строили ещё в старые советские времена. Можно было через подпол по-тихому вылезти сзади. Что они и сделали. Борька лишь указал Мишке молча на крышку, но тот её тоже заметил, и через пару минут, пока ещё не треснул засов и дверь не слетела с петель, оба шмыгнули вниз и выползли сзади дома.

То, как два мертвеца ворвались внутрь, услышали уже издалека, когда уходили тихонько в лес. И сразу побежали, едва раздались разгневанные крики. Понеслись, как стихающий ветер. Силы их в эту ночь заканчивались, долго не продержатся, понимали они. Оба были готовы сдаться и упасть на землю. Как вдруг, через каких–то пару минут, выбежали из-за деревьев и едва не налетели… на трактор! Не просто трактор, а трактор, который стоял на берегу большого круглого озера – озера, от которого столько времени пытались сбежать.

– Смотри!.. – одёрнул Борьку Мишка и оба встали как вкопанные, сделав от трактора только шаг.

Если б на спине имелась шерсть как у кошки или собаки, она бы непременно встала дыбом. А так – взъерошился только затылок. По колено в воде, в вымокшем платье, вдоль берега тихо брела Таисья. За голую ступню без сандалии держала рукой Кирюху. Верхней частью тела тот был по пояс в воде, волочился за нею, и, видимо, был давно мёртв.

Их появление она тоже услышала. Медленно подняла голову. А они уже бросились от неё между трактором и берегом назад. Только и с той стороны пути отступления им отрезали. Подоспели Андрюха с Женькой, перешли на шаг и неспешно приближались к ним. Борька обмочился в третий раз за ночь. Остатки жидкости страх выжимал из его организма нещадно. Залезть на трактор? Броситься в воду? Или просто разреветься и упасть на землю, просить пощады и что б отстали?

Но в этот миг вдруг гаркнул крепкий мужской голос. Кабина трактора распахнулась, на землю спрыгнул кто-то очень большой и тяжёлый. Сильно, но приятно в этих обстоятельствах, пахнуло на них дешёвой водкой.

– А ну-ка сгинь, отродье!..

Тракторист пинком отправил шипящего Андрюху в озеро. И вилами, что зацепил из кабины своего К–700, чуть не подсадил поковылявшего к воде вслед за Андрюхой Женьку. А с Таисьей, оставившей Кирюху в озере и спешивший теперь к его трактору, они посмотрели друг на друга.

– Не трожь, – сказал он, предупреждая. И та остановилась.  – Уйди… Либо ты не сладишь, либо я. Сейчас узнаем …

И поднял вилы.

Утопленница посмотрела на него мутными глазами. Перестала сипеть ртом, замолчала. Вывернула голову, оглядываясь на луну в небе. Потом на Андрюху с Женькой, зашедших в воду по шею. Покачнулась в нерешительности, и… тоже пошла к воде…

– Быстро в трактор!.. – тихо велел дядя Боря, его тёзка и тракторист из соседней деревни Головлёвки. Борька не сразу признал его в темноте, потом уж протёр глаза от ужаса и всего увиденного. Он вспомнил, как дядя Боря приезжал пару раз к дедушке, и они потихоньку с ним выпивали в сарае. Бабушка потом говорила, что тот частенько прятался где-то на тракторе от своей жены после работы, чтобы выпить и не прийти домой, не показываться в таком виде детям.

Трактор завёлся. Они поехали. Женькина и Андрюхина головы над поверхностью озера пропали. А Таисью ещё было видно, она погружалась в воду и тащила тельце Кирюхи за собой.

– Забудьте о нём… – смурно произнёс их спаситель, выворачивая на большую дорогу. – Нет его уже. И вспоминать не надо. Ни вам не поверят, ни мне. Придумаем что-нибудь с вашим дедом…

Легко сказать. Но сейчас они с Мишкой вспоминать ни о чём не хотели оба. Забыть поскорее и убраться отсюда, вернуться поближе к живым. И радовались сквозь горький колючий стыд, что попали не они, а только Кирюха.

– Это Таечка-утопленница, – произнёс дядя Боря, когда фарами осветил пыльную дорогу и начал разгонять трактор. – Не думал, что во второй раз увижу … Никогда тут на ночь не останавливался, а спьяну заехал, не побоялся… Хрен бы вас кто нашёл…

Он даже – огромный и взрослый дядька для них, почти что великан – сам зябко пожал плечами при последних словах, отчего и они поёжились оба.

– Как разбудили-то?.. Костёр жгли?..

Борька и Мишка закивали. В горле у обоих пересохло как в пустыне Сахара. Увидели в баклажке у стекла впереди воду. И дядя Боря кивнул, предложив попить.

– Видит она огонь из-под воды и выходит изредка на него… – рассказывал он. – К нам так же лет двадцать назад вышла. Разбежались, помню, в разные стороны, никого не забрала с собой. Одна только была тогда, без этой мелюзги… Свитой обзавелась, видать, мертвечиха. Скучно поди там одной. Вот мальцов и прибрала каких-то…

– А что ж её не выловят?.. – первым заговорил Мишка, немного придя в себя.

– Кто? – усмехнулся тракторист дядя Боря и головой только покачал. – Были тут ловцы в прежние времена. Сетку накинули на неё, лошадью вытащить из воды пытались. Только и лошадь та убежала, так и не поймали потом, и двое тех ловчих умом тронулись. Один повесился через год на чердаке у себя дома, другой зимой в лес за дровами вышел. Насмерть замёрз в сугробе. Вот ловить и перестали… Нечего ночью сюда шастать. Днём она спит, никого не трогает. Случая не было, что б при солнце кого утащила. Говорят, даже рыбу к сетям иногда подгоняет, лишь бы к ней только не лезли. Тоскует она сильно со дна озера. Тоскует Таисья…

– По кому?

– Чёрт её знает. Утопленница ж. Чего же не спросили?.. А люди – люди разное про неё говорят…

Трактор нёсся на огромных колёсах по дороге, поднимая за собой высокий столб пыли. Вскоре повернули на Марьинку. Виднелись уже крайние дома спящей деревни. Наступало раннее утро и снаружи начинало светать…

*** 

Дом погрузился под воду давно. Озеро это в иные времена было мельче. Разлилось оно, когда речка Мерзавка, обходившая его всегда стороной, лет восемьдесят назад, после сильно снежной зимы, сменила вдруг по весне круто русло. И с тех пор исправно водоём пополняла. Не отпускало речушку от себя больше озеро, давшее Таисьи такую странную жизнь. Ей и её младшим братьям. Живым бы в пору опечалиться, да что ей-то, мёртвой? Пусть и иную, но всё же жизнь им давало озеро. Вот и поселились они втроём в готовом затопленном доме на дне. За годы он покрылся подводным мхом, завалинка вся ушла в тину. Но им было в нём хорошо, удобный и просторный…

Из прошлой жизни Таисья помнила мало. О себе самой. Одно лишь сплошное чувство стыда. Вечного и всегда её грызущего, и чем дальше бежали годы, тем становилось от времени хуже. Только она знала, насколько виновата перед своими братьями. Утонули они все трое, но в Марьинке помнили почему-то её одну, без них. А вот она не забывала. Отправила их сама за лотосами на середину озера, в день своего венчания. Одна, в подвенечном платье стояла на берегу, и видела, как Андрюха с Женькой отплывают на лодке. Хотела перед церковью приколоть на платье цветок. Но лодка перевернулась поднявшимся ветром, и Женька начал тонуть. Андрюха спасал. Пока плыла к ним сама, платье её отяжелело. Оба брата под воду ушли на глазах. Она кричала и плакала. Долго ныряла за ними, не доставала дна, искала в воде руками. А после последнего раза не вынырнула и сама. Захлебнулась рыданиями.

Жили с тех пор они вместе. Она выходила из озера по ночам. А братья как-то, с недавних пор, приспособились и начали выбираться днём. Даже на живых походили на это время. До полуночи. Третьего мальчонку уже под воду привели. Правда увечили они быстро свои игрушки, наиграются и оторвут голову, руки, ноги. Но ничего, лишь бы братцы были довольны. С этим натешатся – приведут четвёртого, нового. А она своё дело знает. Причешет, переоденет, подготовит… Стала подмечать и сама с недавних пор, что всё дольше перед рассветом могла оставаться на солнце, не жгло оно ей больше глаза, как прежде. Вот и сейчас, когда уносила мальчишку с собой, смотрела больше не на тракториста у трактора и тех двух других ребят, а на свои руки, на бледную в прожилках кожу. Солнце их больше не терзало, а будто исцеляло. Да и кровь ей пришлась по нраву. Пила её во второй раз. Андрюха и Женька говорили ей, что будоражит, добавляет жизни, днём уже третий год выходили наверх. Не верила поначалу, думала, оттого у них так, что моложе, когда утопли, были, или просто другие. Но потом терзала горло пьяной доярке. С упоением. И закат после этого встречала уже на берегу, не в воде. А сегодня, когда удушила в доме мельника мальчика, пила из горла и его кровь, слизывала с изодранной головы. Та полилась быстрее, когда зубами отхватила ноздри, и к дырке вместо носа припала уже надолго. Не могла насытиться. Братьям тоже немного оставила. Как резво они побежали за другими двумя, когда напились тёплой кровушки. Что, если и ей начать выплывать днём, походить на живую и завлекать под воду к себе парней? Не только ж братьям игрушки были нужны. Она была совсем молода, когда утонула, и молодость осталась при ней…

Села на скамью и взяла гребешок. Усадила мёртвого Кирилла рядом. Крови в нём уже не осталось, но озеро подарило «жизнь». Оно давало её и случайно утопшим, да разве были нужны им соседи? Их с братьями они рвали на мелкие части – сомам потом меньше усилий.

Отвесила мальчику тяжёлый тычок в затылок. Боли он всё равно не чувствовал, но помнил ещё страх и хотя бы сидел теперь ровно, не дёргался. Стала счищать гребешком остатки кожи с головы с волосам. Кирилл не кричал и просто безвольно моргал глазами. Безносая лысая кукла. Разорвут и его, когда натешатся. Новая игрушка была готова…

Кем Тая считала себя? Мëртвой русалкой. Мëртвой – потому что видела здесь живых, на дне, в самые первые годы. Перевела их всех за несколько лет, как бы они от неë не прятались, на глубине или в гротах под берегами. Некоторых выслеживала месяцами, но находила потом, догоняла и без жалости вырывала жабры. Смотрела затем, как те задыхаются. Вот же было смешно – не могли жить без воздуха! Ей будто наоборот без него дышалось легче, тогда как на берегу в груди появлялась тяжесть и ноги двигались медленней... Но избавилась – и избавилась, хоть и были они порождением этого озера. Нечего подле иметь дурного соседства, когда жила не одна, а с семьëй. Озеро стало только её…

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Андрюха только выдохнул. Затем хохотнул. Но огляделся вокруг на всякий случай. Он был у них самый смелый и старший, исполнилось тринадцать. Даже голос начинал ломаться, звучал ниже, чем у них, почти как у взрослого. Это он их притащил сюда со своим братом Женькой. Сидел теперь у огня со смешной пластмассовой короной на голове, брошенной кем-то здесь же, и как король правил над ними бал.

– Дурак! – весело сказал он, нарушая зловещую тишину, вцеплявшуюся в спины после каждого громкого слова. – Это всё выдумки! Таких, как ты пугать и придумали...

И сразу обернулся на других мальчиков, ища поддержки. Те тоже, кроме Мишки, сами только что цепеневшие от его рассказа, заулыбались вдруг виновато, мол, вроде и не очень страшно было, а вот только он, Борька, почему-то один и испугался. Не напрасно не хотели его брать вечером к озеру в лес, ему же всего десять, а им по одиннадцать-двенадцать. Андрюхе вон целых тринадцать.

Байку про невесту-утопленницу мальчики из ближайших деревень сюда ходили проверять все, пока взрослели. И их старшие братья, и родители, а у некоторых даже бабушки с дедушками. А Кирюхи даже была жива прабабка, и, как говорят, она с той Таисьей в школе вместе училась. Шестьдесят лет прошло с тех пор, как старшеклассница Таисья утопла в этом озере в своём подвенечном платье. Ей было тогда семнадцать. И с годами эта байка становилась только живучей, крепчала и обрастала жуткими подробностями. Будто девушка тонула каждый год заново, и делала это всё красочней и ужасней для буйной детской фантазии. Почти в каждом поколении находилось двое-трое, кто видел однажды Таисью ночью и кого она звала за собой в озеро. Колька-немой, местный дурачок, что бегал иногда голышом по деревне, говорят, будто языка тогда и лишился, с ума сошёл в ту луну, когда Таисья с ним на берегу разговаривала и в мужья к себе под воду заманивала. Об этом Андрюха и рассказал у костра. Все историю знали и слышали много раз без него, но ночью у огня подобное звучало в разы страшнее. А их новый заводила умел к тому же зловеще рассказывать, да подвывать при этом страшно, корчить жуткие рожи, от которых у Борьки до жути потела спина. В этом и заключалась суть обряда посвящения – не испугаться до рассвета, оставаясь у берега озера. Сначала сидели все вместе, а потом по тридцать минут у огня по одному, пока другие прячутся в старом доме, стоявшем немного в стороне. Как размышлял сам Борька, ему б всю ночь лучше просидеть у воды. Небо было по-летнему тёмно-синим, не чёрным, и ноздрястая луна ярко светила жёлтым светом. А вот в старый дом, в сотне метров отсюда, где скрипела каждая ступенька и надрывно рыдали гнилые половицы, он идти не хотел. Даже за компанию с другими мальчиками.

– Ну, что? – встал старший Андрюха и упёр руки в боки. – Стемнело, одиннадцать. Пора начинать, а то все не успеем.

Их пришло к озеру пятеро. Андрюха с Женькой гостили у бабушки в соседней деревне, что отстояла от Марьинки в одном километре, Головлёвкой называлась. Озеро спряталось между ними. Тут они и познакомились дня три назад, утром, когда купались с другими мальчишками на общем берегу. Сдружились быстро и крепко, почти навсегда, как водилось в их юном возрасте. Андрюха хоть и подшучивал над остальными, но делал это по-доброму, не ущемлял. Мишка вообще приехал с Борькой из города, вместе в одном дворе росли. У его бабушек и дедушек деревень не было, а поскольку дружили с ним первого класса, родители отпустили на пару недель отдохнуть с одноклассником. Получается, только один Кирюха и был из них деревенским, с Марьинки. Хороший мальчишка, и Борька играл с ним не первое лето. Вот и подбил заводила Андрюха всю их честную компанию с ночёвкой у озера остаться. А что б не искали бабушки с дедушками, лихо и тайком вылезали через окна спален. Встретились в сумерках уже за околицей. Андрюха с Женькой к Марьинке пришли их забрать, всё-таки были самые старше.

– Ладно, – согласился Андрюха вслух и окинул всех бравым взглядом. – Я вас позвал, первым и буду сидеть…

У них отлегло. Никто не хотел первым оставаться у огня наедине с озером, даже при светлом небе и горящем ярко костре. Старый дом «дохлого мельника», как звали тут умершего давно Парамона, стоял всего метрах в восьмидесяти от воды. Но это днём отлежащие метры казались такими близкими. Ночью всё виделось вчетверо дальше. Сейчас дом вообще смотрел из темноты как затаившееся вдалеке чудовище, громоздкое, с зубами-окнами и злым чёрным сердцем.

Андрюха лениво и с бравадой потянулся, провожая их взглядом. Свысока посмотрел – и ростом был выше других, и держался как старший важно. Ему пожелали удачи, но он только рукой махнул на все пожелания. Если б их в дом уходило не четверо, а двое, Борька бы пожелал остаться у воды. Или вообще вышел бы из игры, не побоялся бы один вернуться ночью в деревню. Подальше б только от старого дома и злого озера. Но одному ему никуда этим летом было нельзя – Мишка местных дорог и реалий не знал вообще, и был его гостем. А он – его гидом. И хоть это не он, а Мишка согласился остаться с ночёвкой первым, но ходили они повсюду вместе, Борькина как-никак была деревня, его деда с бабкой. И отец здесь тоже когда-то вырос…

А вот и приблизился брошенный дом. Старый, деревянный, двухэтажный, с высоким крыльцом без перил. Луна висела в небе почти над его крышей, освещала ярко как днём. И страх от предвкушения чего-то жуткого внутри по мере приближения к стенам понемногу рассасывался. Вблизи дом вообще показался жалким, почти что таким безобидным, как в полдень. Страшно должно было быть Андрюхе. Это за ним они будут наблюдать тридцать минут из окна со второго этажа. Чем выше, тем лучше видно – это Борька узнал из школьных уроков естествознания. Учитель Бобр, или Бобёр, как они называли классного за торчащие передние зубы, рисовал для них на доске вышку, размечал ее в метрах и чертил линии, показывавшие, на сколько километров вдаль одному человеку было видно другого, и с какой высоты. Чтобы видеть костёр и берег с водой, вышка была не нужна. Но сверху обзор всё равно лучше – озеро покажется как на ладони, причём вместе с дальним берегом.

Едва зашли внутрь, страх ушёл окончательно. Тем более, что не боялся Мишка. При нём как-то было стыдно выдать испуг. Борька, хоть и приезжал сюда на часть лета, но считался почти что местным. Мишка же был здесь впервые, а освоился на удивление быстро, за первый же вечер. Теперь и сам походил на местного «робинзона» – неровная дырка на грязной майке, волдыри от крапивы на голых икрах, суровые царапины на острых коленках. Кирюхе он сразу понравился, сошёл за своего. Не задиристый, как многие городские, скромный. Но при этом мог постоять за себя.

– Ну, что, Кира? – спросил Женька, когда они перешагнули через порог. – Как ты вчера про бабку Стешу рассказывал?..

Кирюха растянул губы в готовой улыбке. У него хорошо получалось кряхтеть и изображать старческий голос. Бабка Стеша и была его прабабушкой, той самой, что в далёком девичестве училась с невестой-утопленницей. Никто этого точно, на самом деле, не знал, а родственница по старости помнила плохо. Но говорить об этом принято было каждый раз, когда речь заходила об озере. Других живых современников гибели школьницы-Таечки не было, только прабабка Кирилла.

«К озеру не ходите, сынки!.. – заскрипел Кирюха крикливым старушечьим голосом, при этом смешно сгримасничав. – Таечка-утопленница заберёт под воду. Жить в слугах с собой заставит! Наверх никогда не отпустит…»

Женька прыснул со смеху. Мишка тоже заулыбался. Но всё равно они были ночью в заброшенном доме дохлого мельника, где иногда наверху поскуливал его призрак. Старшие так пугали младших. Что б те не совались в дом, когда они здесь. И Борька, не взирая на все смешки, чуял Женькин страх и видел в его ужимках браваду – браваду перед ними, младшими. По крайней мере, так ему показалось.

Скрипнула доска на лестнице. Где-то посередине, выше над ними. И Женька, обернувшись со своей первой ступеньки, загадочно улыбнулся. Может, он и не боялся – уж больно как-то весело всё у него выходило.

А потом вдруг как сорвался с места, как побежал наверх с пугающим хохотом. И что-то там ещё выкрикивал на ходу.

У них тоже страх почти улетучился. Даже появился некий азарт. Что б не остаться одним внизу, без такого смельчака, как Женька, ломанули за ним втроём наперегонки. Бежали и падали на ступени ладонями, испускали наигранные смешки, стаскивали друг друга за ноги назад, чтобы кто-то один оказался последним. Участь эта выпала Борьке. Впрочем, проигрышу он не обиделся.

Домик был изнутри не сильно большим, всего пять комнат. Просторная кухня с гостиной и прихожей внизу, а наверху – две спальни и библиотека. Вроде когда-то, ещё до революции, здесь жил зажиточный крестьянин. А после семнадцатого года поселился с большой семьёй раскулаченный мельник. Умер он ещё раньше Таисьи, после него здесь жили другие люди, и их семьи сменяли одна другую не раз. Пустым дом стоял лишь последние десять лет. А по привычке и в памяти ближних деревень его называли как в старые времена, по самому запомнившемуся владельцу, чья мельница сгорела ещё при царе Горохе. Дом дохлого мельника Парамона знали во всех окрестных деревнях километров на десять-пятнадцать, потому что только одно такое большое озеро было поблизости. Летом в доме Парамона до утра порой сидела молодёжь. Потому повезло, что сегодня ночью никого не встретили. Иначе обряд был бы ненастоящим. Всё должно быть взаправду, без помощи самых старших.

Балкон на втором этаже, длинный, во всю стену, держался на четырёх полусгнивших столбах. В одном месте уже провалился – вниз зияла большая дыра. Выход на него был через библиотеку, в которой осталось ещё несколько старых стеллажей, шкафов, разбитый комод и детская деревянная колыбелька с игрушечным коником. Пару сараев рядом с домом давно разобрали на костры. Доберутся и до остатков этой мебели.

Вывалились на балкон всей гурьбой, аж застряли сначала в проходе. Зашикали друг на друга, чтобы у оставшегося на озере не было никакой поддержки, мол, тише себя ведите. Страх, тишина, да и только. Костёр был виден хорошо, и Андрюха смело сидел к ним спиной. Подбрасывал дрова, ковырялся в углях веточкой и даже камушки бросал иногда в воду. Борька уже холодок ощутил оттого, что представил, как будет сидеть там один. Вроде и ребята рядом, но если за спиной будет так же тихо, мурашки ой-ой как забегают по без этого рябой с детства коже.

– Андрюха-то наш спрятался… – сообщил вдруг Мишка, который следил за берегом с интересом и не вертел головой, как остальные, ни с кем и ни о чём не перешёптывался.

– Да просто в кусты отошёл, – сказал Женька. – Ты ж сам видел…

– Ага, – отозвался Мишка. – Десять минут назад. Трёх ёжиков высрать можно было. Сейчас небось дом уже обходит сзади. Вы напугать нас вдвоём решили?..

– Да нет же… – ухмыльнулся Женька, вступаясь за брата. – Хотели б напугать, давно б напугали, и не так…

Но сам уже всё равно не отрываясь смотрел на огонь, мерцавший у берега в одиночестве. Время тянулось и тянулось, а Андрюха действительно не появлялся.

– Пойду проверю? – забеспокоившись, неуверенно спросил Женька.

– Один? – снова взял борозды разговора в руки Мишка. Он хоть и был ниже Борьки на полголовы, но всё-таки на год старше и держался довольно смело. – Мы с Борькой сходим вдвоём, сами. А вы с Кирюхой нас здесь подождите…

– Ладно… – будто даже довольно пожал плечами Женька – не надо идти разыскивать брата самому, когда тут без него другие вызываются.

***

Борька даже обрадовался, когда вышли вдвоём наружу. Дом всё равно был жутким. Страх, конечно, ушёл, пока дурачились, но совсем недалеко. Спрятался поди за стеллажами в библиотеке и поджидал – нужен был только повод выскочить. Поэтому до берега он бежал гораздо резвее, всё время заскакивал вперёд, обгоняя Мишку. И даже напрягся с готовностью, думая, что всё нарочно было спланировано, как вслух и объявил им Мишка. Ждал, что Андрюха вот-вот выпрыгнет из-за кустов, да как заорёт на них, что б портки от страха послетали.

Но только никто не выскочил. Ни через минуту, ни через две, ни через три. Тихо потрескивал угольками костёр. В воздухе пискнула летучая мышь, а какой-то ночной сом или другой большой увалень громко булькнул хвостом в середине озера. Борька не особо разбирался в рыбе, но точно знал, что это не Таечка. Утопленница, говорят, вылезала бесшумно и подкрадывалась к людям со спины, хватала за шею и валила на лопатки. Только потом начинала душить и откручивать голову. От представления об этом – а воображение выдало живо всё в мельчайших пугающих подробностях – плечи Борьки передёрнуло судорогой. Он обернулся на воду. Но никого.

– Не знаю, где он… – первым нарушил молчанье Мишка, проверивший все возможные кусты поблизости. Он даже зашёл немного дальше, лазил в траве по колено с горящей головнёй и ходил меж деревьев.

– Андрюха!.. – позвал тогда Борька негромко.

– Мы видели тебя, вылезай!.. – соврал он, надеясь прекратить эти глупые прятки.

И снова тишина в ответ. Дурачился поди их заводила и не хотел показываться. Ну, что за дела такие?..

– Пойдём за Кирюхой, – раздражённо и обиженно произнёс Мишка, швырнув горящий сук обратно в огонь. – Я думал, честно сидеть будем, без хитростей…

На самом деле это порадовало ещё больше, чем уход из старого дома на берег. Да, они опять возвращались в дом. Но лишь для того, что б забрать Кирюху и прекратить нечестно пошедшую игру. Можно будет просто посидеть у огня до рассвета. Летом он наступал рано. Вечно Андрюха прятаться не станет, вылезет из укрытия, когда надоест сидеть, увидит, что трое как минимум играть перестали. Женька – его брат, и он не в счёт. Плевать, что ему двенадцать. Братья были в меньшинстве. На то они и правила, чтобы их соблюдать, а Женька с Андрюхой нарушили. Видно, у них в Головлёвке все такие, не то что честные марьинские.

Борька, сначала вздрогнув, засмеялся, и Мишка тоже – две летучие мыши внезапно, не смотря на свои хвалёные локаторы, столкнулись в воздухе чуть ли не у них перед носом. Пискнули сердито друг на друга и разлетелись в стороны.

Но желание смеяться пропало быстро, когда через минуту они вновь оказались в доме и поднялись наверх уже как к себе. Предательства от Кирюхи ребята не ждали. Ну, ладно Женька, Андрюхин брат. С головлёвскими всё было ясно. Но Кирилл-то был марьинским. Может, для розыгрыша изначально был иной расклад и трое старших, кем они и являлись, решили разыграть их с Мишкой как младших? Совсем некрасиво получалось, исчезли вдруг все, и они остались вдвоём…

Мишка соображал живее. На старом покосившемся комоде в библиотеке наверху стояли свечки – гадали девочки-старшеклассницы, когда проводили здесь время. Из кармана он достал спички и чиркнул одной. Коробок украли ещё вчера, у Борькиной бабушки. Так же, как и вонючий табачище Борькиного деда, что заворачивали в газету и пробовали курить за огородом. С собой даже немного имелось – Борька хотел достать припасённый табак, когда игра в обряд посвящения закончится, и выкурить впятером одну большую самокрутку на всех, как курили трубки мира индейцы. От спички загорелись все четыре найденных огарка и стало светло, на стенах и шкафах красиво заплясали фигурные тени. С балкона, когда вышли глянуть в сторону костра и на округу, снова никого не увидели. Вернулись тогда в библиотеку и думали уже, а не пойти ли сразу обратно до деревни. Не ждать же, когда Андрюха, Женька и их марьинский друг Кирилл насмеются над ними вдоволь. Мишка только и ходил кругами, ругался, всячески обзывая троих обманщиков. Сулил им, если сунутся только к ним в город, потерять всех в таких дремучих закоулках, что ни бабушки с дедушками, ни родители никогда не отыщут. Пока вдруг резко не остановился. Они оба внезапно услышали тихие всхлипыванья или чьё-то хихиканье. И звуки эти доносились из-за одного из стеллажей, самого дальнего, что стоял в углу. Переглянувшись, взяли с комода по свечке и вдвоём шагнули туда, готовые наброситься со справедливой руганью на спрятавшуюся за мебелью троицу. Но оба замерли, едва оказались за стеллажом. А Борькин огарок выпал даже из рук.

В углу, вжавшись в него спиной, сидел один Кирюха. Плечи его ходили судорожно, руки вцепились в коленки. Он всхлипывал тихо и смотрел перед собой. Бледнее его лица был только мел в песчаном карьере, который они вчера собирали втроем в ведро, чтобы разрисовывать потом заборы домов в деревне.

Мишка снова выругался, первым наклонился к Кириллу и начал его тормошить за плечи. Но тот только отталкивал его рукой и всхлипывать начал громче. Заплакал даже потом. От этого Борьке уйти захотелось только быстрее.

– Пойдём, – сказал Мишка, и они подняли вдвоём плачущего Кирилла на ноги. Повели его, направив силой.

О том, что свечки следовало затушить, Борька вспомнил, когда они уже спустились по лестнице вниз. Но вслух говорить ничего не стал, иначе Мишка отправил бы его тушить одного. Или сам бы ушёл, что ничуть не лучше. С Кириллом, который пугал их и вёл себя непонятно, наедине оставаться не хотелось. Никогда они больше не станут водиться с Андрюхой и Женькой. Оба пропали, и сделали что-то с одним из них. Лишь бы до возвращения в деревню Кирюха пришёл в себя и проплакался. Жутковато было от его астматических всхлипываний, становившихся громче и нервозней. Он будто не мог успокоиться. Словно пребывал без сознания, но оставался при этом с открытыми глазами. Мог вяло лишь переставлять ноги и шёл, не сопротивляясь, когда они вели его под руки.

А как только толкнули дверь из дома наружу, локти Кирилла выпустили из рук оба. Всего от них метрах в двенадцати, спотыкаясь и болтая несвязно руками вдоль тела, женщина, молодая и в мокром белом платье, двигалась прямо к крыльцу. И Борька, который охнул слишком громко, – о чём пожалел тут же, – готов был поклясться, что теперь и она их увидела. Потому что смотреть себе под ноги перестала. Медленно подняла голову, и луна холодным блеском отразилась в глазах. Губы на её лице дрогнули, приоткрылись, и, подняв обе ладони к ним, она засипела горлом. После чего заковыляла к дому намного проворнее.

***

Никто из них не помнил, как взлетели на второй этаж. Перепугались на смерть, однако, каким-то образом не бросили и Кирюху. Он почти ввыл в голос на крыльце, они же вроде просто схватили и потащили его, не чувствуя собственных рук и ног. А уже там, в библиотеке на втором этаже, Кирилл вдруг вырвался и упал на спину, закрыл лицо руками.

– Туда! – указал Мишка рукой на один из шкафов. Ноги сломать ещё успеют, прыгая с четырёхметровой высоты балкона. Рот Кирюхе заткнули ладонью, шикнули на него, и тот вроде притих. Распахнули на балкон широко обе двери, но сами вернулись и засели в пустом шкафу. И когда торопливо ковыляющие ноги со скрипящими ступенями зазвучали ближе, Кирюха вдруг вывалился из шкафа кубарем, оттолкнув от себя их обоих. Делать ничего не осталось, как только успеть закрыться без него. Вцепились в прикрученные к дверцам изнутри вешалки для галстуков и белья, и крепко держались за них. Борька же одним глазом прилип к замочной скважине.

И вот она появилась. Остановилась сначала на последней ступени и на какое-то время наступила тишина. Хуже того мгновенья было не придумать. Оно растянулось для них будто густая капля смолы. Кирюха лежал на полу и сопел, голову зажимал руками. Пол освещался хорошо с комода свечными огарками, было видно, как под тонкой кофтой свелись его лопатки. А затем снова скрипнули доски, и вошла она. Дрожащий свет от свечей выхватывал край её платья и голые ступни. Контуры остального выше оставались в темноте. Потом, в открытые двери балкона, точно нарочно дунул ветер и все три огарка разом погасли. Если б не ставший вдруг страшным лунный свет, – мертвенно бледным и холодным – вся библиотека погрузилась бы в кромешную тьму.

Женщина в платье не простояла у входа долго. Вслушивалась, всматривалась, поворачивала голову. Не похоже, что ей казалось мало света, глаза её видели. На стоны Кирюхи и на него самого сперва будто не обратила внимания. Выбрала направление и двинулась вглубь, приближаясь прямо к их шкафу. Однако, испугаться так, чтобы душа ушла в пятки и провалилась на первый этаж, они не успели. На полпути, не дойдя двух шагов до лежащего на полу Кирилла, утопленница вдруг остановилась. Перевела сначала взгляд на мальчика, свернувшегося у её ног. Но, заинтересовавшись им слабо, отвлеклась на комод, где стояли затушенные свечи. А ещё на стене висело старое разбитое зеркало. Оно и привлекло её внимание. Оставляя на полу мокрый и грязный след, мёртвая Таисья двинулась туда. Подошла и уставилась. Рассматривала себя в зеркало долго, наклоняла голову, тянула шею. Руками трогала своё отражение. Что-то урчала негромко и недовольно. И потом вдруг ударила кулаком, разбив стекло. Посыпались со звоном осколки.

– Бежим?.. – тихо-тихо шепнул Борька и позволил Мишке глянуть в замочную скважину.

Тот посмотрел, но, уже скоро отпрянув, помотал головой. Борьке всё стало ясно по звукам. Захватить Кирюху они не успевали, женщина от комода возвращалась обратно. Он снова прильнул глазом и видел, как она подошла к лежавшему на полу другу. Села рядом с ним на грязные доски, приподняла. Усадила его, вяло сопротивлявшегося, прижала к себе спиной и, не обращая внимания на плач, перешедший скоро в рыдания, стала расчёсывать ему деревянным гребешком волосы. Тем самым, что без трёх зубьев, лежал оставленный кем-то на комоде. Луна ярко светила через балкон, и Борька хорошо видел губы утопленницы на бледном с прожилками лице. Это не было улыбкой, но какой-то звук, похожий на тихую колыбельную, начал доноситься из приоткрытого рта. Прижав к себе мальчика за плечи, она тихо покачивалась вместе с ним, словно старалась успокоить. И продолжала чесать найденным гребнем. Пока от её усердий по голове Кирюхи из лопнувшей кожи не побежала кровь, а по Борькиной ноге, от страха, – не удержавшаяся в нём моча.

Громко треснуло. Вешалка, крепившаяся изнутри шкафа на дверце, за которую держался Борька, осталась у него в руках. Оторвалась от натуги, с которой он начал тянуть, при виде такого зрелища. А сама дверца, оставшаяся без «ручки», скрипнула омерзительно и поехала отворяться.

Не став больше ничего ждать, оба бросились вон из шкафа. Бежать мимо мёртвой Таисьи к лестнице не захотели – выход из библиотеки она перегораживала собой, дотянулась бы до ног руками. Сразу вскинула голову, когда увидела их, заурчала горлом громче, зашипела, выпустила из пальцев расчёску и начала подниматься. Не сговариваясь, они оба кинулись на балкон. Кирюху спасти уже не могли, все мысли в голове твердили одно лишь слово – «бежать!».  Бежать немедленно! Если внизу на крыльце оставалась ещё слабая и трусливая надежда, что это кто-то, возможно, из старших так серьёзно и с умыслом их разыгрывал, то, когда утопленница принесла с собой на второй этаж всю эту вонь мертвечины, сомнений никаких не осталось.

– Прыгаем!.. – крикнул Мишка и первым нырнул меж досок ограждения, свесился на руках вниз. Борька последовал за ним. И видел, когда его пальцы уже разжимались, как Таисья выходила на балкон за ними. Успела заглянуть мёртвыми глазами в его глаза и провожала взглядом, пока он падал…....

Часть 2 - ФИНАЛ

— Карандаш я, из Ерелино, — ответил голос за дверью.

— Мне это снится? — спросил смотритель у Бориса Валентиновича.

— Вам что, не сказали? Скоро такой шухер начнется, открывайте.

— Ступай дальше, хватит безобразничать, — Сережа посмотрел в щель между досок на окне.

— Кто там? — улыбнулся Борис.

— Не знаю, бомж какой-то, — пожал плечами парень. — Говорит, что Карандаш.

— Станция закрыта до шести утра, — объяснил Сергей. — Это правило для всех, жди, если хочешь, раньше не открою.

Карандашу, конечно, неоднократно приходилось ждать в своей жизни. Сначала до двух дня, потом до одиннадцати утра, а перед эпидемией и вовсе до девяти. Подождать до шести было проще простого, но только не в этот день.

— Наши вызвались помочь Стромино, — уже почти орал мужик в большом пиджаке. — Договорились на сегодня. Открывай, или сожрут меня и не подавятся.

Сережа повернул ключ и открыл дверь. На пороге стоял пожилой мужчина в старой одежде и с маленькими смешными черными усиками. На спине у него был такой же старый рюкзак, в народе прозванный «колобок», а в руках длинная ветка вместо палочки. Карандаш, слегка прихрамывая, вошел в зал ожидания, скинул рюкзак на пол и обвел глазами помещение.

— Хорошо тут у вас, уютненько, — похвалил незнакомец.

— Что случилось-то? — нервно выдохнул Сережа.

— Из Стромино помощь запросили, гонца прислали, мол, собаки у них там совсем оборзели. Раньше только по ночам прибегали на станцию, а теперь женщину задрали среди бела дня. — Карандаш сел на лавку возле стола в надежде, что ему что-то предложат. — Пробовали тамошние мужики с ними покончить, вот только огнестрела у них нет. Взяли вилы в руки, лопаты, мотыги из домов, что в деревне рядом. Она недалеко, метрах в ста от самой станции.

Карандаш достал из рюкзака пластиковую бутылку с непонятным напитком мутно-коричневого цвета и сделал глоток.

— Всю ночь ждали проклятых, — продолжил свой рассказ Карандаш. — А когда появились, выбежали на них, те и дали дёру вдоль железной дороги. И так несколько раз. Понимаешь, разумные они какие-то. Все зомби как зомби, управляемые одним инстинктом, а эти соображают. Видят, руки не пустые, и не лезут. Так вот, договорились, что погонят они псин в сторону вашей станции, наши ерелинские мужики тут их и перестреляют. С оружием у нас, тьфу-тьфу, пока всё нормально. Меня вот вперед послали, иди, говорят, Игорь Маркович, предупреди бякинцев, чтоб не высовывались либо на подмогу вышли, если решатся. Только вот намеченное время почти подошло, а наших всё нет.

Сережа вышел из станции и посмотрел в разные концы дороги.

— Действительно, нет, — произнес Сережа, вернувшись в зал. — Что могло пойти не так?

— Не хочу кривить душой, возможно, я ошибаюсь, но мне кажется...

— Хватит тянуть кота за эти, как их там, всё время забываю, — не выдержал молодой смотритель. — Говори прямо, как думаешь.

Карандаш смотрел по сторонам и пытался всматриваться в лица обитателей станции, надеясь не увидеть среди них знакомых.

— Я думаю, их жены не отпустили, — еле слышно произнес Игорь Маркович, немного покраснев. — Мужик-то может все что угодно решить, пока женщина об этом не узнает.

— И давно ты тут стоишь?

— С двенадцати ночи, — грустно махнул рукой Карандаш. — Перед моим носом дверь заперли и не пустили.

— Слушай, ты извини, конечно, но видок у тебя, так прямо скажем, такой себе, смахиваешь на бомжа, — начал оправдываться Сережа. — Давай перейдем к сути дела. Во сколько договорились встретиться?

— Наши уже здесь должны были быть давно, — Карандаш покачал головой и снова отпил из бутылки. — Затем в шесть часов выходим навстречу к строминовцам. Те гонят собак на нас и отходят в сторону, чтоб автоматную очередь самим не получить. Через час, в общем.

Сережа почесал затылок и обратился к Борису Валентиновичу:

— Что думаете?

— Ничего не думаю, — ответил Борис. — Думаю, не нужна Стромино наша помощь, раз они курьера мимо послали, даже не предупредив. Он ведь обратно шел, мог бы и заглянуть, так, мол, и так, опасайтесь. А еще я думаю, у этой истории два пути развития: первый — они дойдут до середины пути, там, где Ренат лежит, и, поняв, что помощи не будет, развернутся обратно. Вот тут-то псы и могут развернуться сами. Второй — мужики погонят собак дальше, до нашей станции, но произойдет все примерно так же. Как только остановятся, собаки развернутся. Инстинкт, похоже, одни убегают, когда другие догоняют. И почему, кстати, они исключительно по рельсам удирают? Почему не свернут в лес?

— Понятия не имею, — ответил Карандаш. — Может, клинит их или еще что.

***

Сережа ходил по залу ожидания от стенки до стенки и нервно посматривал на будильник Бориса Валентиновича, стоящий на подоконнике.

— А он точно время показывает? — спросил вдруг парень.

— Понятия не имею, — ухмыльнулся Борис. — У одного паренька заметил часы на руке, ну и спросил, а уж у него откуда, кто знает. Ты главное пойми, брат, мы никому ничего не должны. Правильного решения не существует. По нынешним временам человек человеку волк, за пределами твоей станции совершенно другой мир, там каждый сам по себе.

— Но ведь они хотели помочь друг другу, — ответил Сережа. — Не просто же так Игоря Марковича отправили.

— Отправили и бросили, — перебил Борис. — Вот и думай теперь.

Смотритель сходил в свою комнату за ружьем и подсумком с патронами. Взглянул еще раз на будильник, стрелки показывали без пяти шесть. В зале ожидания воцарилась тишина.

— Вы не обязаны идти со мной, — обратился Сергей к выжившим бродягам. — А я не могу вам приказывать. Но если мы сегодня совершим подлый поступок и спрячемся за стенами станции, сделав вид, что ничего не знали, то мы ничем не будем от них отличаться. Мир жесток, в нем много лжи и предательств, но пока я здесь, пока являюсь смотрителем станции Бякино, всё будет по-другому.

— Борис Валентинович, вы со мной? — парень повернул голову в сторону наставника.

— Ну, мы же напарники, забыл? — ответил Борис. — И потом, с зомби-псами все равно нужно что-то решать, иначе перекусают нас поодиночке.
— Итак, у нас ружье и ПМ, — гордо произнес Сергей. — Есть еще желающие?

В зале было тихо, и никто из обитателей не вызвался.

Мой тесак с вами, — произнесла Мария с набитым консервами ртом. — Только, пожалуйста, стреляйте не как в прошлый раз.

Девушка встала, достала оружие из рюкзака, застегнула молнию и бросила в комнату смотрителя.

Бродяги, увидев, что хрупкая девушка добровольно согласилась на рисковое дело, зашептались между собой. Затем из кучки выживших вышли трое крепких мужчин и нерешительно сказали:

— Мы идем, но у нас нет оружия, кроме одного ножа.

Смотритель немного подумал и выдал героям топор для рубки дров и охотничий нож Бориса Валентиновича, хоть тот и был сильно против.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

-- Но почему? – не понимал Камил.

-- Потому! -- ответила Милада. И похлопала глазками, приняв особенно глупый вид.

– Это место наполнено заразой. И люди умирают от Плесени.

– Не нужно сжигать «плесенник»… Можно вас об этом попросить?

-- Если это поспособствует нашей дружбе с Лютом… -- сказал Камил. – Но, может, ты объяснишь мне, почему вам так дорог этот чёртов «плесенник»?

-- Не объясню! -- сказала Милада. – Вам придётся поверить на слово. И постараться ничего разнюхивать. Я вас уверяю. Не нужно. Вы такой красивый и мужественный, Вы мне понравились сразу. И я не хочу, чтобы… чтобы… чтобы у вас начались проблемы. Хорошо? Вы же прислушаетесь к моим словам?

Даже темнота ночи не скрыла этот игривый взгляд. Зелёные глаза и веснушки. В Святом Престоле за такую внешность сжигали на костре, потому что считали такое главными признаками ведьмовства.

И эта сельская прямота Милады обезоруживала... Пышненькая, румяная, налитая жизненной силой, женственная. Ещё совсем молодая, бледненькая, может, немного старше Камила... Камил поймал себя на мысли, что не о том думает. И тряхнул головой.

-- Лют Савохич что, угрожает мне? – спросил он.

-- Он тут не при чём, -- сказала Милада. – Но вы сами видели, как он резко изменился за ужином… Камил. Я вас предупредила. Если хотите дружбы с Лютом – скажите завтра ему, что передумали. Вы ему понравились. Вы всем тут понравились, похоже. Но ваши слова про «плесенник»… Не нужно. Этот «плесенник» стоял на земле столетиями. И никто его не трогал. Пусть стоит ещё столетие. От этого земля не перевернётся. А что касается… Эх, не важно.

-- Что «не важно»?

На лице девицы блеснула косая ухмылка, от которой у Камила пересохло в горле.

-- Всё-таки, вы барон, а я обычная служанка… Ой. Про что же это я говорю! Хи-хи. Глупости всякие! Извините! Желаю вам спокойной ночи! Если что – зовите меня, я принесу вам всё, что потребуется. Спокойной ночи… До свидания…

Сказала она это и засеменила по тёмному коридору прежде, чем Камил раскрыл рот. Хлопнула дверцей в свою комнатушку. И оставила Камила наедине со своими мыслями.

-- Э, милорд! – Меньшак шутя ткнул Камила в плечо. – Кажется, на вас запала местная дамочка!

И захохотал.

-- Отвали, -- ещё сильней смутился Камил. Он лёг обратно в постель.

Но в ту ночь больше уснуть не смог. Милада почему-то всё никак не выходила из головы. Малютка задела в его душе некую потаённую струну. Струну, которая уже давно не пела, со времён обучения в Ветрограде...

И это было по-дурацки! Потому что думать в ту ночь следовало совсем о других вещах. Например, о «плесеннике», о странном поведении Савохича. О маячащей на горизонте опасности. И вовсе не о красивых глазах, о милых веснушках, о добром мягком взгляде. О словах Милады. «Понравился». Неужели Камил вообще мог кому-то понравиться? Может, она специально лгала?

Да нет же. Такие, как она, врать не умеют.

Слишком сильно она излучала сельскую простоту.

И всё же, на кой чёрт ей-то нужен этот плесенник?

А затем наступило утро. Ленивое, морозное, с отблесками лазури на стенах. Не спалось, поэтому никакой речи о полёте в мёртвом голубе над поместьем не шло. За ними пришёл лысый придворный и пригласил всех ко столу в гридницу, на завтрак.

За столом поначалу царила неловкая атмосфера. Лют Савохич, очевидно, стеснялся своей вчерашней вспышки ярости.

-- Вчера мы хорошо выпили, -- сказал он. – Поэтому предлагаю больше не пить. С самого утра ни вина, ни пива предлагать вам не буду, ха-ха… Однако и развлечений в моём поместье боле никаких нет. У нас достаточно скучные места. Только охотой промышлять. Но, боюсь, леса наши не самое приветливое место на свете в это время года. Холод, мороз… Поэтому я даже не представляю, чем бы развлечь вас, Камил? Гости не так уж часто появляются в стенах моего унылого дворца… А чем развлекаетесь вы, Миробоичи, у себя в поместье?

-- У нас тоже не много развлечений, -- ответил Камил, припоминая, как в любую свободную секунду сразу бежал в подземелье потрошить, солить, коптить или обматывать льном своих драгоценных мертвецов. – Только наша стареющая кухарка любит рассказать у камина страшилки. Дружинники между собой бьются деревянными мечами. Дуэли иногда случаются. Ремесленники заняты работой. Купцы стремятся поскорей распродать свой товар. Поэтому, все заняты только работой. Но труд в радость, когда он по нраву. Поэтому предлагаю нам углубиться в дела наших баронств. И выяснить, какие бы мы могли проблемы решить совместными усилиями…

-- Наши проблемы можно решать бесконечно, ха-ха!

Обсуждение продолжили прямо за столом в гриднице – Милада, всё сверкая глазками в сторону Камила, убирала грязную посуду, приносила в дымящихся кружках ароматные напитки из сушёных трав.

Про заключение договора на торговлю углём Камил зарекаться не стал. Впрочем, он не сказал и про то, что передумал сжигать плесенник.

Потому что не передумал. Он его обязательно сожжёт.

Зараза на его территориях – это страшно и опасно. Муж тётушки Анны погиб от Плесени. Перед болезнями все равны, от них никакие титулы не спасут. Плесень опасна. А плесенников на свете осталось не так уж и много, следовало скорей покончить с этим недугом, истребив все источники заразы…

А ещё Камилу передумать не позволяла гордость. Не станет же он идти на попятную после каждой истерики Савохича! Если им так нужно, чтобы он не сжигал плесенник – пусть тогда соизволят объяснить причину. Пусть тогда будут искренними перед ним. И ничего не утаивают.

Но Лют Савохич и сам не касался темы плесенника.

После долгих обсуждений, заключили договор на торговлю солью, которой в поместье Камила и в окрестных деревнях уже не хватало. Договорились и о взаимном снижении пошлин на торговлю для своих купцов. Савохич сказал, что мог бы обменять необходимые товары на зерно и овощи, которых в его голодных краях вырастало не так много.

А так же обсудили планы по рейдам в леса, для уничтожения разбойников – от них торговля в баронстве Савохичей тоже несла немалые убытки. И хоть в их землях разбойников было в разы меньше, из-за меньшего числа торговых путей – всё же, насыщенность лесов бандитами в баронстве Миробоичей отпугивала купцов, которые всё реже избирали дорогу через Камень.

Поэтому в уничтожении разбойников на территории Камила были заинтересованы все.

-- Думаю, с наступлением лета можно будет заняться выслеживанием швали, -- сказал Лют Савохич. – У нас маленькая дружина. Но зато конница приличная – в пятьдесят мечей. Это будет хороший отряд для прочёсывания лесов. Я слышал, что у Миробоичей тоже неплохая конница. Объединив усилия, мы сможем быстро очистить леса.

-- Отлично… А как думаете, -- спросил Камил. – Скоро до нас докатится очередная война с Империей? Или Святым Престолом? Недавно Империя подтягивала свои армии к границе с Долиной Ветра. В Ветрограде мы тогда думали, что начнётся война. Но повезло, что ханства ударили Империи в спину. И до сих пор идёт война в степях…

Лют Савохич пожал плечами.

-- Царство разрушено. А княжества по отдельности угрозы большой не представляют. Это всё имперцы. У них не получилось бы захватить могучее Царство сразу, целиком. Поэтому они сначала разрушили его. А потом будут откусывать его по кусочку. Я думаю, что войны нам никак не избежать, Камил. Но так же и считаю, что побеждают не числом. Пусть они только сунутся на наши земли – получат сполна!

-- Предлагаю нам объединиться в одно войско, на случай войны. Чтобы защищать свои земли.

-- Так князь всё равно созовёт всех баронов для военного похода. Мы будем нужны ему в едином войске.

-- Князь будет сидеть в своём Перевале, пока наши земли будут разорять имперцы, -- сказал Камил. – Мы уже знаем, как себя ведёт князь. Он был нужен нам восемь лет назад. И где он был, пока наши земли грабили? Надеяться лучше только на себя. А ведь если наши земли разорят, то нам потом с этим жить. Не князю.

-- Тоже верно, -- сказал Лют Савохич. – Но если Горная Даль не объединится, то мы точно не выстоим в этой войне.

-- Выстоим, -- ответил Миробоич. – Ещё как выстоим… Но не мы заварили эту кашу с предательством Царя. Пусть её расхлёбывает Искро с его ненаглядными Перепутичами. А наших сил оказалось бы достаточно, чтобы совершать стремительные рейды в тыл армиям Империи, устраивать засады на тесных лесных дорогах. И главное, чтобы наши баронства, наши люди уцелели. Верно?

-- Верно… -- согласился Лют Савохич. – Наши люди куда важнее… Может, и впрямь стоит объединиться. Но, Камил, то будет не скоро. До этой войны ещё далеко. Империя скована степняками. И пока она вырвется, пока она оклемается. Пока соберёт войска на Долину Ветра, пока захватит Ветроград. И только уже потом пойдёт на Горную Даль… Куда опасней наши северные соседи, чьи границы близки. Варяги Нордлиники всегда отличались своей свирепостью. И желанием заполучить Перевал… И Королевство за Хребтом. Оно уже давно позаривается на Лесную Даль. А князь Искро вступится за своего брата, который ею правит, в случае вторжения…

-- Кругом враги! В тяжёлые времена живём, -- сказал Ларс. – А ведь были времена, когда соседи нас боялись…

-- Не во внушении страха в своих соседей счастье! – сказал Лют Савохич. – А в тихой и спокойной жизни, которую мы сейчас имеем удовольствие жить. Войны были всегда, это мировой закон. Нужно уметь радоваться секундам спокойствия и поменьше бояться хищников, что нас окружили. Иначе вся жизнь в страхе и пройдёт. В кошмарах. В несчастьях.

-- Но к будущему нужно готовиться, -- возразил Камил. – Нужно планировать свои действия заранее.

-- Это правда. Но жизнь в том и заключается, что в ней никогда и ничто не идёт по плану…

Они решили всё-таки держаться друг друга и заключить негласный союз, чтобы пережить все грядущие тяготы. Савохич помнил предательство князя. А ещё у него не было союзников среди других баронов – в гости к нему никто не являлся. Камень – место смрадное и неприятное. Никто не хочет тут задерживаться. Гости, однажды увидевшие столь захудалый городок, больше не хотели в него возвращаться. А ещё Савохич мало что мог предложить взамен своим соседям. Потому что сам ничем почти не обладал.

Лют сетовал, что ему не с кем поговорить по душам, на равных. Он любил, когда к нему приезжали знатные гости, но это случалось редко. Поэтому, будто пытаясь наверстать, он всё болтал и болтал. Не столько о делах политических, сколько обо всём остальном на свете.

Савохич оказался очень приятным собеседником. Оптимистичным. Жизнерадостным. Хоть от него скверно пахло – одежды его стирались, видно, очень редко. Лют отличался особенной неряшливостью. В их дворце Камил не видел бани. А баню, как требовали обычаи, следовало топить для дорогих гостей.

И всё же часы в компании Люта пролетали незаметно.

Так наступил обед. Милада внесла в гридницу новые блюда, которые за это время успела приготовить.

Разговоры продолжились. И ни одна из сторон так и не упомянула плесенник до самого конца бесконечных бесед. А потом Савохич сказал, что хочет подышать свежим воздухом. И вздремнуть до ужина – ноют старые раны от предвкушения резкой перемены погоды. Вздремнуть Савохич предложил и всем остальным.

-- Сон после обеда проясняет голову, ха-ха!

Камил согласился. И они разошлись. Лысый придворный и служанка Милада сопроводили их обратно до спален. На предложения Камила осмотреть дворец, заглянуть в местный сад последовал закономерный отказ.

-- Там всё усыпано снегом, -- пояснял лысый. -- Не пройти, не протолкнуться. А ещё там беспорядок. Всё-таки, гости у нас бывают редко. А для себя наводить порядок… Служанок у нас немного, жалеем их силы, уж простите нас.

-- Да! – согласилась Милада. – Но я могу провести вас по коридорам… И на южную башню. Оттуда открывается красивый вид на городок!..

Лысый как-то странно посмотрел на служанку. Но спорить не стал.

-- Да, южная башня… красивое место, -- согласился он и откланялся, сославшись на неотложные дела.

-- Тогда ведите, Милада, -- сказал Камил. – Хочу немного прогуляться перед дневным сном.

И служанка отвела их на башню.

Высокая истрескавшаяся лестница. Темнота. Наверху они вышли к просторному балкону.

С этого балкона нельзя было разглядеть внутреннюю часть дворца. Вид открывался только на городок. На прохудившиеся черепичные крыши полузаброшенных домов. Из некоторых печных труб тянулся слабенький дымок, но больше половины печей в городе молчали. И городская колокольня возвышалась вдалеке, с ржавым колоколом, с чахлыми истрескавшимися стенами, позабытая, брошенная, в последний раз издававшая только тревожный набат. И чем ближе к дворцу, тем меньше наблюдалось жизни – этот странный факт бросился в глаза лишь только что. Пустовали так же и окрестности города, самые близкие к лесу. Образовывалось небольшое кольцо, наполненное скудной жизнью, вялой мирской суетой.

-- Печальная картина, -- сказал Нойманн. Его предчувствование снова пробудилось.

-- Ну, конечно, в вашем святейшем Кратене лучше!… -- фыркнула Милада.

-- В тысячу раз, -- фыркнул Нойманн в ответ.

-- Война разрушила это место, -- сказал Камил. – Но мы всё исправим. Впереди великие свершения.

-- Побольше бы таких правителей, -- улыбнулась Милада. – И таких хороших гостей! И тогда, может, Камень снова бы расцвёл!

Камил смутился, а потом с грустью задумался, почему в его поместье нет настолько же красивых служанок. Некоторое время они разглядывали городок. А потом отправились к спальням.

-- Может, пока нет придворного, мы оглянем дворы? – предложил Камил, внимательно приглядевшись к служанке.

-- Там действительно нет ничего интересного, -- ответила Милада. – Дворы неуютные и заброшенные. Самый красивый здешний видок я вам уже показала…

-- Не думаю, что это самый красивый видок, который ты можешь показать! -- пошутил Камил, совершенно внезапно для себя, и дружинники захохотали. А обычно бесстыдная Милада, наконец, покраснела. Но стеснялась недолго, пару мгновений. Она быстро перешла в атаку, с полной серьёзностью.

-- Только лично для вас – могу и показать! Все свои красоты! -- сказала она и тут же сломила своим прямолинейным взглядом в Камиле всякую наглость. Миробоич не нашёлся, что ответить. И внутренне спрятался, сжался. Он умел разговаривать с разбойниками, с головорезами; умел воскрешать мертвецов, рубить врагов насмерть и топором, и саблей… но беседовать с красивыми девицами так и не научился.

Они добрались до спален. И Камил спешно самый первый ворвался в комнату.

-- Чего это ваш красавец? – спрашивала Милада.

-- Увидитесь ещё на ужине! -- отвечали ей дружинники через смешки. А потом дверь закрыли. И соратники тут же насели на своего милорда.

-- Ты чего, Камил?! – смеялся Ларс. – Отступил, когда нужно было наступать? Отпустил, когда нужно было хватать?

-- Вот те на! – соглашался с ним Меньшак. – Такие чудеса случаются раз в жизни! Ты видел вообще, какой у неё зад? А бёдра? Такая баба родит тебе былинных богатырей! Ха!

-- Всё Камил правильно сделал! – отвечал Нойманн. – У него уже есть жена – Лиза. Вместе с ней они поклялись перед Господом в верности!

-- Не слушай его, Камил, -- отмахивался Меньшак. – Ему же не понять мужских желаний...

Нойманн вспыхнул и выдернул меч из ножен.

-- Что ты сказал?! Повтори, Меньшак, и я выпущу тебе кишки!!

-- Всем успокоиться! – рявкнул Камил. Он и сам злился на себя. А потасовки между бойцами вывели его из себя окончательно. – Заткнитесь, пока я вам сам кишки не выпустил!! Заткнитесь – и ложитесь спать! Тишина! Чтоб ни слова!! Я сейчас буду спать! И никто не должен мне мешать!..

Дружинники тут же замолкли. Послушались. Покачали головами. И разошлись, каждый на свою кровать…

И эта рыжая чертовка! Как она себя ведёт при дружинниках? Позорит его!

Потребовалось время, прежде чем Камил успокоил свою злобу. Его клонило в сон – сказывалась ночь. Эта Милада… Какая-то простолюдинка забралась к нему в голову. За какой-то один день!...

Дневной сон – это самый чуткий сон. Выйти из тела днём было проще всего. А Камилу хотелось осмотреть окрестности – во всех коридорах путь преграждали стражники, не давая гостям проникнуть, куда не следовало.

Любопытство вело Камила в тот момент. Лют Савохич определённо что-то скрывал. И смутные догадки складывались в голове, но догадки эти хотелось сначала проверить.

Камил прислушался к ощущениям в теле. И слушал их внимательно, пока сновидческие образы не вспыхнули перед глазами. Картинки, звуки, ощущения. Удалось уцепиться за момент перехода в сон. Удалось не забыться в нём. И тогда Камил усилил чудовищный рёв в ушах. Раскачался, словно маятник. И выкатился из тела. В этом состоянии мир был размыт. Нечёток. Потому что у души не было глаз. Было только чувствование объектов вокруг… Камил полетел до заранее припрятанного в коридоре мёртвого голубя, чьи глаза хорошо сохранились. И вспорхнул по коридорам.

Птицы видели и слышали мир иначе, чем люди. И объяснить это «иначе» было так же невозможно, как рассказать слепцу про красный цвет. Ближе всего к человеческому зрению было зрение мёртвых псов. Но бегать ими по дворцу – затея опасная. Он уже нарвался однажды в Башнях Знания… А птица промелькнёт в тенях – и никто не заметит, что глаза у неё остекленели, застыли.

Многочисленные тёмные коридоры, полные стражников, замотанных в кольчуги.... Уж не мертвецы ли? Но нет. Слишком живые, слишком раскованные. Тогда Камил вылетел во двор и набрал высоту, окинув взглядом старый дворец. Всё та же разрушенная церквушка с сорванными колоколами во дворе, с изрисованными стенами и выбитыми мозаиками. И двор вился за этой церквушкой к тому, что когда-то было садом, а теперь сделалось дикими зарослями деревьев и кустарника. Двор засыпало снегом. И немногочисленные тропинки вились по двору к этим густым зарослям.

Действительно, неприглядно и не ухоженно. Ничего красивого. Но и подозрительного – ничего. Мёртвый голубь ринулся вниз и влетел в коридоры на другой сторону дворца. И кружил по ним до тех пор, пока не увидел приоткрытую дверцу, в баронскую опочивальню, судя по замысловатой резьбе. Голубь осторожно приземлился на пол. Заглянул за дверцу. Никого, пусто.

Это было невежливо – копаться в личных вещах. Но слишком велико было любопытство Камила. Что же хранил Лют Савохич в своей опочивальне?

Голубь влетел в комнату и сел на высокий подсвечник, оглядывая помещение.

Беспорядок, пыль, грязь. Кровать, со странными разводами на подушке, где Лют должен был лежать своим обезображенным лицом. Это не шрамы. Это некая болезнь… А на столе лежали книги. И пергамент, с пером в чернильнице рядом. Письмо? Договор?

Голубь вспорхнул и плавно перелетел на стол. Книги оказались обычными сборниками поэзии, судя по названиям. Никаких особых трактатов, что Камил ожидал здесь найти… Тогда Камил принялся читать то, что написал Савохич на пергаменте.

«Меня сжигает мрак лесов,

и ветер боли свистом разрывает душу.

Когтями черноты Иных Богов,

Тот день тоску на нас обрушил.

Что зажигало раньше свет –

Теперь гниёт в тени деревьев блеклых,

И красоте её шестнадцать лет,

Всего случилось прожить светлых.

И в красоте лица её зияют дыры смерти, а черви гложут скулы, обращая в пепел отнятое страшным роком...

Не заслужившая кошмаров жестокостей и смерти, билась в слезах, в мольбах, но никто её не слышал!

Истерзанное, надломленное, поломанное создание, ангел с выдранными крыльями, с выколотыми глазами, со вспоротым животом…

Она не должна была умереть такой чудовищной смертью. Она её не заслужила. Но Господь рассудил иначе.

(Агрессивно перечёркнутые строки, отчасти залитые кляксами, лишь под конец листа можно было разобрать слова:)

Как мученики из древних сказов,

Разлетевшихся об скалы Пустоты,

Теперь среди молчащих звёзд один я...

И в памяти моей живёшь лишь ты..

В такт пульсу бытия они мерцают,

Кошмар пропал в бездонных небесах.

Я в гибель гвозди тишины вонзаю,

Селя агонии в своих врагах…

Но агонии не сокрушили боль. Забавы больше нет. Остался мрак и чернота. Только Плесень подарит этому миру справедливость и совершенство. И я помогу ей в этом.»

Камил перечитал последние предложения несколько раз, вдумываясь, и не совсем доверяя увиденному… Лют Савохич, видимо, писал про свою единственную любовь, которую унесла ужасная война с Империей. Он писал про своё глубокое одиночество, про свою печаль и неизбывную тоску. И про Плесень…

Шаги раздались слишком резко. У голубя оказался плохой слух, потому что Камил едва успел спрыгнуть под стол, спрятавшись в тени. В комнату вошли. Несколько человек, ноги которых Камил теперь наблюдал. Вошедшие торопились и суетливо переговаривались. Среди них был и Лют Савохич.

-- … пусть и они не медлят, -- слышался голос барона.

-- Они не медлят… Но…

Тяжёлые сапоги Савохича продвинулись к углу комнаты. Послышался короткий звон стали. Барон что-то снял со стены. А потом тяжёлый меч опустился на каменный пол, сверкая широким лезвием. Меч, который кузнецы Камила выковали в подарок. – Хороший… Мне так жаль… Но он не оставил мне выбора. Мицеталий прав. Нам нельзя их выпустить отсюда.

*

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Неопознанное зачисление 1500р

user7616562 500 р «За спасителей большое спасибо, очень жду))»

ArcterniuS 500 р

Сергей Лукьянчиков 500 р

Данила Евгеньевич 333р «пиши, брат, только пиши»

FicusSilver 250р

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Поглощенный нахлынувшими переживаниями, не заметил торчащих корней и запнулся, рухнув. Руку неприятно обожгло, а когда я на нее глянул, сначала даже не понял, что не так.

Содранная в кровь ладонь и боль…

То, чего я давно не ощущал.

Не понял. Я что, человек? Паника захлестнула мысли, не пропуская и долю здравого рассудка.

Возвращаться к бытию смертного не хотелось. Или такое наказание решил избрать Михаил?

Ладно, это все пустой. Вопросы остаются прежними:

Где я? И как отсюда выбраться?

А выход-то вообще имеется?

Не имея выбора, я побрел вперед. Шел долго - минут сорок, пока обстановка не начала меняться.

Я вышел к небольшой поляне, окруженной сосновым лесом. И тут меня, похоже, ждали.

Посреди поляны стоял огромный жирный кабан со здоровенными бивнями. Высотой, наверное, метра полтора, если не выше. Задумавшись о размере, сразу усомнился в его земном происхождении. В детстве как-то насмотрелся фильмов, где кабанов показывали не в лучших красках, и этот образ стал для меня одним из самых больших страхов. Поэтому, почти сразу же замер на месте.

Он стоял ко мне спиной и был, видимо, занят своими кабаньими делами, поэтому я решил по-тихому слинять обратно в лес. Сделав один шаг, занес вторую ногу…

Раздался хруст сухих веток. Зверь в мгновение развернулся ко мне мордой. И тут я откровенно пересрал.

Этот кабан был мертв. Пустые глазницы, где копошились черви, а местами виднелись кости из-под сгнившей шкуры и мяса, которые висели лоскутами. Принюхавшись, он глянул в мою сторону и мгновенно сорвался.

Я со всех ног бросился обратно в лес.

Не знаю, сколько бежал, но бежал наверняка. Оглядываться не хотелось. Дыхание сбивалось, как у заядлого курильщика. В боку начинало колоть. Гадкое чувство после нескольких лет бытия киборгом.

Не выдержав утомительной пробежки, сделал привал. Да и мой парнокопытный ужас, похоже, отстал. Я скатился по стволу дерева и пытался отдышаться. С опаской осматриваясь по сторонам, обратил внимание на ближайшие кусты. Точнее на то, что там было куда темнее, чем во всем лесу.

Любопытство брало верх. Я зашел за эти кусты и увидел на поляне…

Клетку.

По спине пробежал могильный холод, а страх сковал все существо. Это та самая клетка. Благо, хоть без Люцифера.

Это не реальный мир. Это все в моей голове. Страхи…

И только я это понял, как тут же получил по голове. Возможно бревном.

Повалившись на землю, с трудом перевернулся на спину и увидел…

Себя?

Ну, это была моя точная копия, за исключением дикого и безжизненного взгляда.

Дальше последовал удар в челюсть, после которого мы сцепились в схватке.

На удивление, мы были равны по силам, как я понял. Значит, и шансы выбраться - равные. Вот только он оказался проворнее меня - ловко уклонялся от ударов, блокировал их. И ранения давали о себе знать.

Он продолжал попытки забить меня и все время смотрел куда-то вдаль. В один момент, когда я снова оказался на земле, двойник добавил ногой в живот и… сорвался с места.

Понимая, что он не сбегает, а пытается получить преимущество, я поднялся и устремился за ним.

И заметил причину его побега. Там, километрах в двух от нас виднелась скалистая гора. Метров двадцать точно. А на вершине, словно звезда на новогодней елке, выделялось сияние.

Схватка переросла в гонку. Нагнал я его уже у подножия и начал карабкаться вверх, как и соперник.

Расстояние в пять метров казалось катастрофичным. Тем более, на скалах нагнать его было практически нереально.

Да не может он добраться первым. Сука!

Это мое тело, мой разум…

Задрав голову и наблюдая за тем, как бездушный почти добирается до вершины, я сжал челюсти. Всем сердцем желал, чтобы он оступился. Камни здесь ведь не такие и устойчивые…

Не знаю, совпадение или нет, но именно в этот момент он ступил на шаткий выступ и сорвался вниз. Сила разума или везение?

Не суть, потому что я взял бразды лидерства на себя и карабкался дальше. Не оборачивался, не думал ни о чем - лишь взбирался к порталу.

Уже на горе позволил себе на мгновение обернуться и увидел его…

Он почти догнал меня, но суть не в этом. Его физиономия исказилась - глаза почернели, кожа облезла и местами висела лоскутами, а зубы обратились острыми клыками.

Понимая, что он проиграл, бездушный раззявил пасть в зверском, безумном оскале и сорвался на вой, когда я стремительно шагнул в искрящийся портал.

Ослепительная вспышка света и темнота кругом…

***

Открываю глаза - привычная горница моего дома. Как гора с плеч.

Я лежал на диване, осматривался по сторонам и заметил Аню, которая выходила с кухни.

И она была здорова, абсолютно. Я справился.

Но радость продлилась недолго - ровно до момента, когда я попытался позвать любимую. Не получилось издать и жалкого звука.

Более того, я не мог пошевелиться. Сразу вспомнил, что нанокатализатор отключен. Класс…

Благо, запаниковать не успел. Анюта быстро заметила меня - только подойти не решилась. Пристально рассматривала, пока помещение не озарила вспышка света.

Михаил…

Архангел приблизился ко мне и приложил ладонь к моему лбу.

- Это он, - констатировал мужчина, а Анюта облегченно вздохнула.

Он открыл дверцу в моей груди и, достав сияющий камень, вставил его в нанокатализатор. Помещение озарил приятный, голубой свет, а я почувствовал свободу. Наконец-то!

- Не совершай больше таких ошибок, - дав напутствие, Михаил оставил нашу компанию.

Аня моментально бросилась ко мне, крепко обняв, и принялась нещадно целовать. Я уже выстраивал планы на оставшийся день, хотел провести вечер с любимой…

Но горницу озарила еще одна вспышка света.

Да... как вовремя-то!

Вот и отдохнул, называется. Владыка опомнился…

- Я заберу тебя на корабль…

***

Очутился на корабле Владыки, осмотрелся.

- Здравствуй, Владыка. Теперь, надеюсь, получится поговорить.

- Давай для начала решим один вопрос. Владыкой меня называют только те, кто находится у меня в подчинении. Для подобных тебе, у меня есть имя - и зовут меня Хассар.

О как заговорил! Надо же… это с каких пор я больше не его подчиненный?

- Да, ты все верно понял. Я даю тебе свободу, а все модернизации оставляю при тебе. Но перед этим у меня будет… просьба. Не поручение. И хотел предложить тебе небольшие усовершенствования твоего тела. Интересует?

Конечно, звучало заманчиво, но проскочила мысль, что если лягу на его стол - то он уничтожит меня. Хотя, решится ли? Не в его интересах…

А вот задобрить после всего дерьма, в которое я вляпался не без его подачи… уже другой разговор. Тем более, речь о свободе.

- Я согласен…

***

- Давай, вставай. Мы закончили.

Я встал, накинув на себя рубашку, и принялся застегивать пуговицы под сопроводительные пояснения Хассара.

- В твои часы я встроил устройство для связи. Со мной. Поэтому, если будут какие-то сложности или вопросы, то ко мне на корабль ты больше не попадешь, но связаться сможешь. В программе, которая поддерживает жизнь твоему мозгу и насыщает его знаниями, я убрал ограничитель. Также, расширил спектр твоих знаний - ты теперь сам можешь создавать искусственный интеллект. Только не заигрывайся с этим, как я в свое время. А это…

Владыка протянул мне небольшой чип с гравировкой, которая светилась голубым.

- Моя последняя разработка. Я назвал его «Ионное орудие». Примени его к себе, и новое оружие в твоем распоряжении.

Если это новое вооружение, то, пожалуй, стоило поместить его на правую руку. Приложив чип чуть выше запястья, увидел, как из мини-устройства повылезали тонкие, миллиметровые «ножки», которые моментально вцепились в меня, словно клещи, а чип впитался в кожу, где полностью растворился.

- И как оно работает?

- Теперь у тебя в часах есть соответствующая функция для активации, но можешь активировать и разумом, как удобнее. Стреляет концентрированным лучом, который уничтожит, в теории, любую цель. Я не ставил никаких ограничителей именно на твое орудие, поэтому его мощность зависит от источника питания. А он у тебя неслабый. Не исключаю, что с твоим камнем оно способно уничтожить планету.

- Даже не знаю, что и сказать. Задарил.

- У меня для тебя еще будет прощальный подарок. Но сейчас время поговорить о деле…

***

Получив мое согласие на свою вторую просьбу, Хассар без промедлений переместил меня на Землю. Если честно, хотелось поблагодарить его за такое поручение. Но я слышал, с каким сожалением он говорил об этом. Будто отдавая задание на казнь Граша, он шел наперекор себе.

Мне же было плевать.

Я осмотрелся на берегу какой-то небольшой речушки в глухом лесу. Что ж, хорошее он место выбрал, тихое.

У воды я застал Граша – сидит на корточках и копается в мокром песке. Видимо, ищет что-то важное. Сжав кулаки, я медленно двинулся в его сторону, собираясь покончить с ним, как вдруг услышал возглас Феникса в голове, замерев.

«Ты серьезно? Нет… ты серьезно? Думаешь, он заслужил такой быстрой и легкой смерти? Он же ничего не почувствует. Ну-ка, опусти руки»

- Пусть умрет так. Он действовал за спиной, и сам заслужил такого же. Я не вижу смысла об него мараться, - прошипел я.

«Как интересно, уподобиться крысе может только крыса. Напомнить тебе, как он избил Нику? Да и Аньке тоже досталось. Забыл, из-за кого твоя бусинка чуть не погибла, а клятву свою не забыл?»

- Замолчи, - отрезал я, чувствуя накатывающую злобу.

Мои пальцы начали подрагивать, изредка воспламеняясь.

«А ведь он, когда все это делал, вообще не думая о тебе. Ни о твоих чувствах, ни о девчонках. Почему? Ах, да-а, ему ж плевать на вас всех. Вы для него биомусор, клопы, которых ему ой как хочется всех передавить»

Сука… довольно.

Сжав вспыхивающие кулаки, я снова пошел в сторону Граша.

- Не помешаю? – подал голос я, чем отвлек его от важного занятия.

Обернувшись, он встал, отряхнув руки от воды и грязи.

- Тебе тут чего надо? Проваливай и не мешай работать.

- Как некрасиво с твоей стороны, - сдержанно произнес я.

«О-о-о, сейчас повеселимся!» - кажется, Феникс уже потирал ладони.

- Что некрасиво? – хмыкнул он, - ты кто вообще такой, чтобы в чем-то меня упрекать?

- Тебя манерам вообще не учили, смотрю?

Реакция Граша не заставила себя ждать - он сразу направился в мою сторону. Когда расстояние между нами сократилось до метра, он собрался напасть, но я молниеносно перехватил запястье и второй рукой приложил в челюсть, вынудив его отстраниться и взяться за ударенное место.

Раскрыв ладонь, он увидел следы черной жижи, затем вперился в меня испепеляющим взглядом.

- Знаешь, когда-то я даже тебя жалел. Как видно – зря, - он с прытью взбешенной лани сорвался с места, налетев на меня.

Я встретил его, щедро врезав под дых, а закончил ударом лоб в лоб и подножкой, свалив его навзничь. Не теряя времени, я навалился на него и схватил за горло, оскалившись.

- Что такое? Не получается? Да ты лучше пробуй, падаль. Нику же одолел, ублюдок. Давай, или что такое? Сил не хватает?

Он лишь сдавленно хрипел, пытаясь вырваться, а я, отпрянув, протащил его ближе к воде.

- Тебя же Хассар отправил что-то найти. Так давай я тебе помогу. Так искать будет намного проще, - на этих словах я окунул его голову в грязную, мокрую землю.

Он забрыкался, предпринимая отчаянные попытки выбраться, но я держал крепко, несмотря на то, что вскоре он едва ли не подпрыгивал. Все-таки, я вытащил его и, услышав жадный вдох, заговорил тихо, вкрадчиво.

- Сам не додумался, что здесь искать нечего, и зачем тебя сюда Хассар отправил? Да, твой любимый хозяин тебя же и заказал, кусок говна.

Все его хрипы вдруг стихли, он замер, словно не поверил в то, что услышал.

- Нет… он не мог…

- Не мог, - я обхватил его шею изгибом локтя, - зато я могу.

Я встал, потянув за собой обессиленное тело, затем остервенело, дико и беспристрастно сломал ему шею в сопровождении громкого хруста. Грашъ обмяк, руки его опустились, а уже бездыханное тело полностью расслабилось.

Я разжал руку, отпустив труп. Голова завалилась набок, словно в ней не было ни единой кости, шея напоминала кусок желе. Я протянул ладонь, сосредоточился, и Грашъ вспыхнул открытым огнем.

В течение нескольких минут я наблюдал, как он выгорает полностью, дотла. Я пообещал Нике, что она будет отомщена. Я поклялся, и клятву свою сдержал…

***

В тронный зал Преисподней, нарочито распахнув ворота, бесцеремонно прошел Михаил. Помещение больше напоминало церковный зал, только без лавочек, икон и прочей атрибутики. Вместо пьедестала стоял трон, а на нем, деловито сложив нога на ногу, восседал Люцифер.

Склонив голову и приподняв брови, он наблюдал, как к нему уверенно подходит старший брат. А когда тот остановился, хозяин забегаловки сдержанно поинтересовался.

- Ты ничего не перепутал?

- У меня к тебе тот же вопрос. Ты что с Андреем сделал? Тебе, что было сказано?

Потерев ладони, Люцифер поднялся с законного места, встав напротив мужчины.

- Ты закончил? Тогда я тебе сейчас подробно на твое заявление и отвечу. Он пришел сюда, как к себе домой. Он ступил на мою территорию, а не на твою. И я сделал так, как посчитал нужным. Что ты, думаешь, если это ад, значит здесь можно вести себя, как у себя дома? А что шлюх мне сюда не привел?

- Их здесь и так хватает, - сдержанно ответил Михаил, - и, тем не менее, я дал тебе указание, а ты его нарушил. Не сравнивай эту дыру с Небесами.

В эту же секунду Архангел получил трескучий удар в челюсть от младшего брата.

- Вот это ты зря…

- Нет, это ты зря, - хмыкнул Люцифер, когда мужчина утер алую каплю с уголка рта, - не надо сравнивать Рай и ад, как хороший кабак и плохой. Припугнуть ему надо было мальчишку… так спускался бы сам и припугивал, что тебе помешало? Или ты решил грязную работу мне поручить, чтобы самому руки не марать? Здесь я начальник, причем по твоей же, сука, прихоти. Или ты забыл, как собственноручно сюда запихал непослушного Люцифера?

Вобрав в грудь побольше воздуха, Михаил готов был испепелить брата одним лишь взглядом.

- Выбирай тон, когда разговариваешь со мной. То, во что после тебя превратился Андрей – доставило немало проблем, и Отец недоволен результатом. Он должен быть готов к явлению Белиала, а из-за тебя на это уйдет неизвестно, сколько времени.

Выслушав, Архангел вдруг расхохотался. Весело и заливисто, а успокоился, только когда получил под дых от взвинченного брата.

- Так… позови Его сюда, - просипел Люцифер, выпрямившись, - пусть Он мне в лицо это скажет, а не через свои передатчики.

Крепко сжав кулаки, Михаил с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на брата.

- Когда у меня будет больше времени, я срежу эту самодовольную мину с твоей физиономии, - сквозь зубы процедил он, развернулся и стремительно направился на выход.

- Обязательно, жду не дождусь, - хмыкнул Люцифер, плюхнувшись на трон.

Он вдогонку показал в спину старшему брату средний палец, весело подмигнув.

- Если ты меня еще найдешь…