Вот два поэта. Сафо с острова Лесбос (помните – "богу равным кажется мне, по счастью, человек, который так близко-близко...") и Агния Львовна Волова, в замужестве – Барто. А какая между ними связь? Это мы скоро выясним.
Но начнём с "неприличных стихов", как было обещано. Нет, похабщины Агния Барто не писала. Неприличными некоторые её стихи стали считаться по другой причине. По какой? Легко догадаться. Вот первое, например:
Угадайте, какое слово поют тюрки в тюрьмах? Вот продолжение:
(Кстати, баварский язык, так называемый "баериш", действительно существует – это один из южных диалектов немецкого языка.)
Но мы отвлеклись. Ленин – ещё полбеды. Хотите настоящей, взрослой неполиткорректности – такой, чтоб стёкла повылетали? Тогда листаем книгу дальше:
Вот такие черномазенькие овечки-человечки... Стихотворение "Братишки" не переиздаётся уже лет сорок. И вовсе не из-за того, что чёрные жизни имеют значение, а из-за продолжения:
Отец отбивал в бою завод... Ну куда это годится. У эффективного собственника? Нет, нет. Без комментариев. Такой Барто нам не нужно... Вот этих стихов и не переиздают.
А теперь (Сафо всё ближе) поговорим о стихотворениях, которые продолжают издавать миллионными тиражами. Первое:
Идёт бычок, качается, Вздыхает на ходу: – Ох, доска кончается, Сейчас я упаду!
Почему прогулка по доске грозит падением? Бычок – жертва пиратов?
На самом деле, тут всё просто. В 30-е годы прошлого века, когда было сочинено стихотворение, была очень популярна игрушка, которая так и называлась: «Качающийся бычок». Нехитрое устройство позволяло деревянной игрушке, переваливаясь с боку на бок, спускаться по наклонной дощечке.
Понятно, что, достигнув конца дощечки, неустойчивая игрушка падала. Так что никакого недоумения стихотворение у тогдашних детей не вызывало.
А вот со стихотворением про мишку история будет подлиннее... Вспоминаем:
Уронили мишку на пол, Оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу – Потому что он хороший.
Задумаемся, о чём это стихотворение? Например, сколько лет мишкиной хозяйке? Три-четыре? Вряд ли. Для маленького ребёнка оторванная мишкина лапа – трагедия и повод для сокрушительных рыданий, а не для флегматично-философского "ну, что ж... всё равно не брошу". Маленькая девочка будет добиваться, чтобы мишку "вылечили" – починили, разве нет? А вот девочка повзрослевшая, обнаружив бывшего плюшевого любимца где-нибудь на полу в чулане, вполне может элегично вздохнуть: "Хороший..."
Вы скажете, что Агния Барто ничего такого не имела в виду? Согласны, не имела. Но поэзия не исчерпывается тем, что "хотел сказать автор". Кстати, никогда не задумывались, почему самой распространённой "звериной" игрушкой в большинстве европейских стран является именно медведь? Не щенок, не котик, не зайка – а именно этот дикий лесной житель?..
Это случилось задолго до того, как сын писателя Алана Милна Кристофер Робин назвал своего плюшевого медведя именем Винни зе Пу – в честь медведицы Винни (сокращённо от Виннипег) из зоопарка – настолько доброй, что к ней безбоязненно подпускали детей.
В Древней Греции существовал обычай принесения в жертву игрушек. Перед замужеством, в возрасте около 14-ти лет, девочка была обязана прийти в храм богини Артемиды и принести в жертву прядь волос и все свои куклы – как благодарность богине за защиту и покровительство в детском возрасте. Именно с культом богини Артемиды связана эта популярнейшая детская игрушка – плюшевый мишка.
Артемида Браурония (именуемая так по городу Браурон в 38 км от Афин) считалась покровительницей беременных женщин, молодых матерей и девочек, готовящихся к замужеству. Девочки 13-14 лет должны были проходить возрастные инициации в её храме.
Скульптурные изображения девочек из храма Артемиды Брауронской в Афинах. Обе держат складки своей одежды характерным способом. (320 г. до н.э.)
Культ этот, вероятно, ОЧЕНЬ древний. Первый расцвет Браурона (микенской крепости) произошёл ещё в неолите и продолжался до конца микенского периода. Храм Артемиды Брауронии воздвигнут на месте той древней крепости.
Остатки храма Артемиды в Брауроне
Основным ритуалом в храме была Арктея – мистерия медведя, во время которой девушки, обряженные в медвежьи шкуры, танцевали для своей богини. И в этот момент их называли арктоями-медведицами. Танец состоял из медленных торжественных шагов, имитирующих движение медведя, и исполнялся на мелодию из дилоса (двойной флейты).
Ритуальный сосуд с изображением Арктеи (V в. до н.э.)
Миф, объясняющий этот ритуал, гласит, что некогда в дар богине была отдана медведица. Поскольку животное было ручным, с ним безбоязненно играли дети, но вот однажды одна из девочек сильно чем-то рассердила животное, и оно выцарапало ей глаза. Братья девушки убили медведицу, но на Афины напал мор в виде чумы. Дельфийский оракул очень быстро связал чуму с убийством священной медведицы, прогневавшим Артемиду. И отныне, для успокоения гнева богини, каждая девочка до вступления в брак должна была "играть медведицу".
Бронзовая статуэтка Артемиды из Браурона (VII в. до н.э.) и рельеф Артемиды с оленем оттуда же (VI в. до н.э.)
По мнению историков, миф восходит к неолитическим охотничьим ритуалам успокоения души убитого медведя. Предположительно, в Микенскую эпоху во время ритуалов в храме могли приносить в жертву медведя. В V веке до н.э. медведей в окрестностях Афин стало мало, и жертву медведя отменили, заменив на приношение быком или козлом, а медвежьи шкуры, в которых изначально должны были танцевать девочки, заменили ритуальными накидками шафранового цвета.
Алтарь храма Артемиды Брауронской с изображением девочки-медведицы
А теперь – внимание: "шафранный пеплос" упоминается у Сапфо, которая сама была жрицей Артемиды! И именно так, в шафранном одеянии (хотя и не в пеплосе), изобразил её Джон Уильям Годвард:
Джон Годвард. Мечтательница (В дни Сапфо). 1904 г.
И ещё одна мечтательница – юная балерина Агния Волова, будущая Барто
Пеплос – это другое. Годвард просто приблизил одеяние Сафо к современной ему (конец XIX – начало ХХ в.в.) моде.
Ну как, понравился наш рассказ? Какие произведения детской литературы разберём в следующий раз?
Роберт Дункан Милн родился в Купаре (Шотландия) в обеспеченной семье, был сыном священника и получил прекрасное образование. Но, проявив талант к изучению классической литературы, он бросил Оксфордский университет и в 1868 году решился на смелый шаг - отправился в Америку, в бурно развивающийся штат Калифорния, где его ждала жизнь, полная приключений.
После нескольких лет работы поваром, рабочим и кочующим пастухом, по-настоящему живя жизнью Нового Запада, он возвращается к изобретательской деятельности в 1874 году, запатентовав ряд идей, одна из которых, казалось, должна была сделать его богатым. Но этого не произошло.
Когда мы только узнали о нем, он уже превратился в журналиста и писателя, публикуя рассказы о своих скитаниях в уважаемом издании «Аргонавт», которое на долгие годы стало его литературным домом, расположенным в городе, который стал его физическим домом: Сан-Франциско. Соединившись с восточным побережьем Тихоокеанской железной дорогой в 1869 году, его население за последующие 20 лет удвоилось. Тогда, как и сейчас, это было место для инноваций и нового мышления. Мысли Милна были созвучны этому.
Сохраняя тот же документальный стиль, Милн начал писать истории, которые отличались буйной фантазией и насыщенностью новыми научными знаниями. Зачастую в них рассказывается о событиях, свидетелем которых он стал или с которыми столкнулся в кругу своих знакомых, в том числе о глобальных взаимосвязанных системах коммуникаций и способности видеть прошлое через движущиеся картинки. Он также предвидел телевидение, дистанционное наблюдение, мобильные телефоны и всемирную спутниковую связь, не говоря уже об изменении климата, научном терроризме и войне с беспилотниками, криогенике и молекулярной реорганизации организма.
В 1881 году он публикует книгу «Палеоскопическая камера», в которой сталкивается с фотографом по имени Миллбэнк во время посещения красивой церкви Сан-Ксавьер-дель-Бак в Аризоне, недалеко от мексиканской границы. Миллбэнк сделал необычное открытие: при правильном использовании его фотосистема может запечатлеть образы прошлого благодаря резонансу световой энергии в стенах. Просунув голову под черную ткань камеры, писатель видит, как годы событий проносятся мимо в ускоренном темпе: образы, которые Миллбэнк может сфотографировать.
Милбанк описывается как «довольно высокий и слегка сутулый человек в свободном синем пиджаке и надвинутой на глаза шляпе, над которой возвышается бронзовое и сильно бородатое лицо». Хотя он живет в Сан-Франциско, он «путешествует то тут, то там по Мексике и Центральной Америке». Для любого человека, хорошо знакомого с событиями до появления кинематографа, уже прозвучат громкие звоночки о том, что есть реальный человек, который очень хорошо подходит под это описание: Эдуард Майбридж.
Эдуард Майбридж 1876 год
Последовательные снимки животных и людей в движении, сделанные Майбриджем, стали культовыми, но у него уже была солидная репутация фотографа, который мог запечатлеть то, что не удавалось другим. После того как в начале 1875 года Майбридж был оправдан за убийство любовника своей жены на экстраординарных основаниях оправданного убийства, он надолго исчез в Центральной Америке, позже выставляя сделанные им снимки. Именно через пять лет после возвращения в Сан-Франциско он снял первую из своих знаменитых серий, спонсированных Леландом Стэнфордом (который был тесно связан с «Аргонавтом»), а затем создал способ их проецирования с помощью своего «Зоопраксископа».
Весьма вероятно, что Милн был свидетелем одной из его наглядных лекций, возможно, даже проводил время с Майбриджем и был хорошо знаком с его историей. Но даже если Майбридж просто снимал короткие циклы движения, Милн видел возможности фотографии, позволяющей запечатлеть историю в живых деталях.
Раскрытый секрет К этой теме Милн вернется с еще более провидческими подробностями восемь лет спустя, когда в том же издании появится рассказ «Эйдолоскоп». Здесь рассказчик встречает знакомого изобретателя - мистера Эспи, который занимает одинокий выставочный стол на Парижской выставке. Он утверждает, что у него есть устройство, которое может воспроизводить визуальные сцены из прошлого так же, как фонограф воспроизводит аудиозапись. Скептически настроенный рассказчик проводит Рождество в загородном доме своего друга и просит мистера Эспи провести демонстрацию, в результате которой раскрывается страшная тайна. В этом случае все образы идут в обратном порядке, как в фильме на перемотке.
Милн не мог бы выбрать более подходящее место для встречи с мистером Эспи. В ретроспективе Всемирная выставка в Париже 1889 года представляется необычайным слиянием тех, кто впервые попытался запечатлеть движение с помощью фотографии, и тех, кто продолжил это дело.
Парижская выставка 1886 года
У Эдисона была впечатляющая экспозиция, и в августе он отправился туда из Нью-Йорка, чтобы провести в этом городе целый месяц. В Орандже, штат Нью-Джерси, его рабочие все еще пытались и не смогли записать микрофотографии на цилиндр (подобие фонографа). Но в Париже он провел время с Жюлем-Этьеном Мареем, который использовал бумажную пленку и первые материалы, похожие на целлулоид, для съемки своих «хронофотографических» последовательностей. По возвращении Эдисон приказал начать эксперименты с рулонами пленки, и так началась работа над созданием Кинетоскопа.
Но это было еще не все. На выставке также был представлен Электрический Тахископ Оттомара Аншютца с его короткими, но невероятно яркими движущимися картинками, с которыми также будут экспериментировать работники Эдисона. Во время пребывания в Париже Эдисон был почетным гостем на ужине в честь 50-летия фотографии, где присутствовали не только Марей, но и Антуан, Огюст и Луи Люмьер, которые через шесть лет станут его прямыми конкурентами.
В это же время на экспозиции находился еще один посетитель, вероятно, неизвестный всем вышеперечисленным: Уильям Фризе-Грин. Помимо совершенно новой Эйфелевой башни, научных экспонатов, фотографического конгресса и удовольствия от Парижа, у Уильяма была еще одна причина чувствовать себя взволнованным и счастливым. За месяц или два до этого он завершил создание прототипа кинокамеры с движущимся изображением и вместе со своим соавтором - инженером-строителем Мортимером Эвансом - получил предварительный патент. Пока он осматривал достопримечательности, в Лондоне производители научных приборов Légé & Co уже работали над Mark II - камерой с большей емкостью и более высокой скоростью работы, которая должна была быть готова в сентябре.
От фантазии к реальности
Значит, инстинкты Милна были на высоте. И хотя его видение способа не только записывать настоящее для будущего, но и запечатлевать прошлое до сих пор не реализовано, есть один момент, когда его история - которая была воспроизведена во многих изданиях - оставила неизгладимый след в будущем кино.
Первыми, кто создал кинокамеру и проектор, с помощью которых снимали фильмы и показывали их публике, были не братья Люмьер. Да, вы правильно меня поняли: в премьере «Синематографа Люмьера» 28 декабря 1895 года не было ничего такого, что могло бы стать значительным событием или началом киноиндустрии. Эта честь принадлежит группе людей, в которую входили Вудвил Лэтэм и два его сына, а также бывшие работники компании Edison Уильям Диксон и Юджин Лауст. В мае 1895 года в Нью-Йорке начались их публичные кинопоказы, которые затем распространились по многим американским городам.
Когда первые результаты были показаны прессе, их назвали «Паноптикон» (или «Пантоптикон»), но это было путаное и слишком часто употребляемое слово, которое уже применялось к различным формам развлечений, включая волшебный фонарь. В течение следующих недель они искали подходящее впечатляющее название, чтобы выпустить его на всеобщее обозрение.
Они нашли его, окрестив свой проектор «Эйдолоскопом». Милн, должно быть, был счастлив.
Американский историк научной фантастики Сэм Московиц, опубликовавший единственную посмертную антологию работ Милна в 1980 году, назвал его, по сути, первым писателем-фантастом, работавшим полный рабочий день в Америке.
У нас в России, слав Богу, еще остались люди, приветствующие положительный талант из любой страны и из любой эпохи. Большинство работ Роберта Дункана Милна вошли в сборник его произведений "Вопрос взаимности". Начинается он с рассказа "Современное одеяние Нессуса" - первого произведения выдающегося шотландца, его, можно сказать, проба пера с очевидным влиеянием модного тогда романтизма и готики. Следующие его произведения можно назвать настоящей научной фантастикой!
Здравствуйте, уважаемые любители животных и великой русской литературы! Представьте: шёл сегодня носом в телефон мимо памятника Гоголю, что в скверике перед музеем Гоголя на Гоголевском бульваре, и попался мне на глаза вот такой забавный пост:
Хорошо формулирует Розя Скрипник! А с Гоголем – там вот какая вышла история...
Обычно у людей так: мы сами представляем себя "хардкорной версией" – то есть чем-то мужественным или романтичным, а окружающие видят нас несуразными "пуссикэтами". С Гоголем же вышла путаница: пока он был хардкорной полтавской версией Эдгара Аллана Дэвидовича (вспомним "Страшную месть" или "Портрет"), все умилялись – "ну до чего же милый", а когда он стал "пуссикэтом" (наивным, простодушным, но очень благонамеренным), те же самые все принялись орать: "А-а-а, аццкий сотона!.."
Можно, я расскажу эту историю? Вот, кстати, картина Репина (буквально), на которой Гоголь больше похож на свою хардкорную фотографию, чем на портрет из учебника литературы...
И.Е. Репин. "Самосожжение Гоголя"
Начнём с того, что в детстве Гоголь был чувствительным и сентиментальным мальчиком. У него был младший брат-погодок Иван, с которым они очень дружили. Примерно девяти лет отроду Иван умер от болезни, и Никоша (как называли будущего писателя в семье) очень тяжело переживал эту смерть. Одним из первых его литературных произведений была детская поэма «Две рыбки», в которой он аллегорично изобразил их с братом судьбы. Это важно.
Существует теория, что в первом более или менее законченном произведении писателя в закодированном виде таится всё его будущее творчество – как яблоня в яблочном зёрнышке. Не выбрасывайте первые литературные опыты ваших детей!..
Так вот, "яблочным зёрнышком" Гоголя были плаксивые (в хорошем смысле слова) "Две рыбки". И, если вам покажется (или кто-то скажет), что в "Старосветских помещиках" он бичует этих нелепых, но милых стариков беспощадным сарказмом, вспомните об этом, пожалуйста.
В учении отрок Гоголь не усердствовал. Его главным школьным увлечением был театр. Вот описание его участия в одном из ученических спектаклей:
Является дряхлый старик в простом кожухе, в бараньей шапке и смазанных сапогах. Опираясь на палку, он едва передвигается, кряхтит, хихикает, кашляет. И, наконец, закашлял таким удушливым сиплым старческим кашлем, с неожиданным прибавлением, что вся публика грохнулась иразразилась неудержимым смехом. А старик преспокойно поднялся соскамейки и поплёлся со сцены, уморивши всех сосмеху.
«Неожиданное прибавление», если кто не понял, – это звук, исторгаемый теми устами, что не говорят по-фламандски. И далее:
Бежит за ширмы инспектор Белоусов: – „ Как же это ты, Гоголь? Что же это ты сделал? “ – „ А как же вы думаете сыграть натурально роль 80-летнего старика? Ведь у него, бедняги, все пружины расслабли, и винты уже не действуют, как следует“.
Гоголь в гримёрке перед гимназическим спектаклем
В другой раз Гоголь играл роль скряги. К этой роли он готовился больше месяца: часами просиживал перед зеркалом и пригибал нос к подбородку, пока наконец не достиг желаемого.
В гоголевской страсти к актёрству была какая-то чрезмерность, какое-то подчас бесовство: «Бывало, то кричит козлом, ходя у себя по комнате, то поёт петухом среди ночи, то хрюкает свиньёй, забравшись куда-нибудь в тёмный угол», – вспоминали товарищи Гоголя по гимназии. – «У него был громадный сценический талант и все данные для игры на сцене: мимика, гримировка, переменный голос и полнейшее перерождение в роли, которые он играл. Думается, что Гоголь затмил бы и знаменитых комиков-артистов, если бы вступил на сцену».
Ан дудки. По приезду в Санкт-Петербург юный Гоголь пытается выдержать актёрское испытание (среди экзаменаторов сам Каратыгин), но терпит крах – во время чтения запинается, мямлит и даже не является потом узнать результаты.
Сам он вспоминать об этом не любил (ну понятно – травма), зато рассказывал, что будто бы, едва приехав в Санкт-Петербург, отправился на квартиру Пушкина. Перед дверью его охватывает такое волнение, что он вынужден сбежать вниз и долго приводить в порядок сердце и дыхание в кофейне… Снова идёт на штурм. Дверь открывает слуга.
– А что, Александр Сергеевич дома ли?
– Почивают-с.
– Всю ночь работали?
– Как же, работали-с! В картишки играли-с…
Вероятнее всего, Николай Васильевич этот эпизод выдумал. Как и знаменитый «эпизод с кошкой», известный со слов Александры Осиповны Смирновой-Россет. История звучит так:
Было мне лет пять. Я сидел один в Васильевке. Отец и мать ушли. Оставалась со мною одна старуха няня, да и она куда-то отлучилась. Спускались сумерки. Я прижался к уголку дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело, что-то надвигалось, что-то уходило куда-то. Верите ли, – мне тогда уже казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, а мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, и зелёные глаза искрились недобрым светом. Мне стало жутко…
Дальше – вызывающий смесь ужаса и отвращения рассказ о том, как Никоша топит кошку в пруду (она вырывается, он пихает её в воду палкой), а потом сам же горько оплакивает.
Наверняка между первой и второй частями рассказа Гоголь хитро посверкивал глазами в сторону слушателей – готовы ли? Ибо не может не очарованный и не загипнотизированный человек поверить в техническую возможность утопления кошки пятилетним ребёнком. (Вы когда-нибудь кошку купали? Палкой он её в пруд запихивал…)
Эта ещё ничего, спокойная, раз хозяева без перчаток
Для читателей, чьи любовь к животным и отзывчивое на чужую боль сердце затмевают внимательность, повторим: никакой кошки Гоголь в детстве, разумеется, не топил. Но сам этот выдуманный им рассказ лишний раз напоминает о толике бесовства в его прирождённом актёрстве. Рассказы, подобные этому, из разряда известных гоголевских недобрых розыгрышей (однажды, подговорив товарищей, он убедил однокашника, человека болезненно мнительного, что у того «бычачьи глаза»).
Но продолжим рассказ. Итак, Гоголь – молодой провинциал, приехавший покорять столицу. Энергичный, дерзкий, по-хорошему нахальный, малообразованный (из всей европейской литературы читал и признавал одного Вальтера Скотта). Как вы думаете, с кого Гоголь потом писал своего Хлестакова?
Да с себя, разумеется!
Похож? На Хлестакова? Это Гоголь, ему тут 25 лет. Причёска его называется "тупей". Помните рассказ Лескова "Тупейный художник" – про несчастного парикмахера? Он раньше то ли в школьной программе, то ли в "списке рекомендованного чтения" был. Тупеями (от французского tоuреt, «пучок волос») называли особый начёс над лбом. Так что у Тихонова тут тоже тупей:
Кстати, почему у Хлестакова всё получается – всех ввести в заблуждение, всех очаровать, обмануть? Только ли потому, что у страха глаза велики? А может, ещё и потому, что Хлестаков был не лишён актёрского обаяния?
Сам он о себе говорит: «У меня лёгкость необыкновенная в мыслях». Но ведь «лёгкость в мыслях» – это не только каламбур, напоминающий о легкомыслии. Гениальность художника тоже обусловлена «лёгкостью в мыслях». Когда слово или решение приходит легко, само собой, «будто кто-то твоей рукой водит». Врущий Хлестаков испытывает настоящее вдохновение...
ХЛЕСТАКОВ. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»… все это я написал.
АННА АНДРЕЕВНА. Так, верно, и «Юрий Милославский» ваше сочинение?
ХЛЕСТАКОВ. Да, это мое сочинение.
МАРЬЯ АНТОНОВНА. Ах, маменька, там написано, что это господина Загоскина сочинение.
АННА АНДРЕЕВНА. Ну вот: я и знала, что даже здесь будешь спорить.
ХЛЕСТАКОВ. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а вот есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой.
АННА АНДРЕЕВНА. Ну, это, верно, я ваш читала. Как хорошо написано!
Забегая вперёд (и памятуя о «Двух рыбках») обратим внимание, что образ Хлестакова не исчерпывается комизмом. Хлестаков – это человек, который, в отличие от Гоголя, так и не покорил столицу. И вот теперь возвращается – навсегда. Впереди слякотный просёлок, унылая поместная и уездная жизнь, папенька-самодур, которого Хлестаков боится. Его вдохновенная болтовня – это прощальный бенефис, погребальный гимн несбывшимся мечтам. Кто знает, что там плескалось на дне души? Может, хотел служить, хотел писать (тогда все этого хотели) и написать что-то и впрямь не хуже «Женитьбы Фигаро»… Да вот ничего не вышло.
Как у самого Гоголя – с театральным поприщем.
Вообще, «Ревизор» – это целый букет несбывшихся надежд. Рухнули надежды Марьи Антоновны на выгодное замужество, рухнули надежды Петра Иваныча Бобчинского, что о нём скажут государю – живёт, дескать, такой на свете. Нет, не скажут, никто о нём не узнает. Ему суждено сгинуть бесследно. Как и большинству из нас. Неслучайно в большинстве постановок «Ревизора» реплику: «Чему смеётесь? Над собою смеётесь!» Городничий кричит в зал. То есть – зрителям. И мы ухахатываемся...
Мог бы и Николай Васильевич несолоно хлебавши вернуться в свою Васильевку. Актёрский экзамен он провалил, со службой тоже не складывалось. Пристроят его к месту, а он несколько дней походит и пропадёт. Три дня его нет, потом является. Ему говорят: «Николай Васильевич, голубчик, нельзя так»! А он сразу – раз, и тянет из кармана прошение об отставке. Заранее написал.
Литературная стезя тоже начиналась не гладко. Гоголь являлся на поклон к Булгарину, главному редактору журнала «Северная пчела», и преподносил тому хвалебную оду, в которой сравнивал Булгарина с Вальтером Скоттом.
Сохранилось письмо Гоголя к матери, в котором он обращается к ней с неожиданной просьбой: «Если будете иметь случай, собирайте все попадающиеся вам древние монеты и редкости, какие отыщутся в наших местах, стародавние, старопечатные книги, другие какие-нибудь вещи, антики». Откуда такое увлечение стариной? Очень просто: собирателем древностей был Павел Петрович Свиньин, издатель «Отечественных записок», в которых и была напечатана повесть Гоголя «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала»… Это уже не хлестаковские, а прямо-таки молчалинские манеры!
Ах да, Молчалин – это у Грибоедова. Ну тогда вот вам Гоголь – Башмачкин.
Некоторое время Гоголь читал курс истории в университете, где, по отзывам, «стал посмешищем для студентов» («лицо подвязано платком от зубной боли»), однако «лекции имели на всех, а в особенности на молодых его слушателей, какое-то воодушевляющее к добру и к нравственной чистоте влияние».
Говорят, однажды Гоголь обрил голову, чтобы лучше росли волосы, и носил парик, под который, чтобы тот не сползал, подкладывал вату. Вата под париком сбивалась и самым прискорбным образом выглядывала наружу. Сразу вспоминается:
…И всегда что-нибудь да прилипало к его вицмундиру: или сенца кусочек, или какая-нибудь ниточка; к тому же он имел особенное искусство, ходя по улице, поспевать под окно именно в то самое время, когда из него выбрасывали всякую дрянь, и оттого вечно уносил на своей шляпе арбузные и дынные корки и тому подобный вздор. Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, – что вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.
Это – Гоголь, великая повесть «Шинель». Акакий Акакиевич Башмачкин.
Слева Ролан Быков, справа Александр Карпов, но как похожи!
А вот Гоголь о себе: «Никто из читателей моих не знал того, что, смеясь над моими героями, он смеялся надо мною» («Выбранные места из переписки с друзьями»).
А вот что касается воодушевления к добру и нравственной чистоте (помните, «лекции имели на всех (...) какое-то воодушевляющее к добру и к нравственной чистоте влияние»?)
Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?“ И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей. И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете? “ — и в этих проникающих словах звенели другие слова: „Я брат твой“. И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным…
Это – снова Башмачкин.
Один из нехудших Башмачкиных нашей сцены – Марина Неёлова
Позже мы ещё вспомним об этой пророческой строчке: «Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей»...
А пока Гоголь весьма общителен; его «Вечера на хуторе» прогремели и принесли ему славу, к которой молодой автор отнёсся на удивление трезво: «Вы спрашиваете об „ Вечерах“ Диканьских. Чёрт с ними ! ( … ) Да обрекутся они неизвестности, покамест что-нибудь увесистое, великое, художническое неизыдет из меня!»
И вот тут Плетнёв наконец знакомит его с Пушкиным и случается так, что именно Александр Сергеевич подсказывает Гоголю идею того самого «увесистого, великого, художнического».
Но Гоголь чувствует, что работа над «Мёртвыми душами» предстоит огромная, долгая (а кормиться-то надо!), и вот этот простодушный наглец просит Пушкина подсказать ему ещё один сюжет – для лёгкой комедии: «Я, кроме моего скверного жалования университетского — 600 рублей , никаких не имею теперь мест. Сделайте же милость, дайте сюжет».
И Пушкин делится с ним замыслом, над которым собирался было поработать сам, записав для памяти: «Криспин (Свиньин) приезжает в губернию на ярмонку, его принимают за… Губернатор честный дурак, губернаторша с ним проказит. Криспин сватается за дочь…».
Неизвестно, написал бы Пушкин эту вещь или нет, но, надо сказать, он уступает Гоголю своего Криспина-Свиньина не без сожаления, сказав домашним – в шутку, но с оттенком досады: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя»...
Наверное, все устали уже, давайте перерыв сделаем? Потому как впереди главная часть – как топили самого Гоголя. Почему он такой хардкорный на фотографии – и на этом посмертном памятнике...
...мимо которого я два часа назад на почту ходил – и как раз на обратном пути увидал в телефоне забавный пост Рози Скрипник. И прямо руки зачесались рассказать вам эту историю. Надо было отчёт за апрель составить, а я время на переписывание этого рассказа потратил, товарищи.
Вы хоть напишите – продолжение-то нужно вообще? Или «достал уже окаянный Лучик»? Кстати, от рекламы «Лучика» ничто никого не освобождает!
Патологическая скромность не позволяет мне подчеркнуть красным «детям выписала». Надеюсь на вашу внимательность.
Из всех дней года, сегодня -- самый подходящий день, чтобы среди приготовлений к завтрашнему празднику, внимательнее посмотреть на один из его скромных атрибутов — крашеные яйца. Почему мы красим яйца на Пасху? Как их украшали в прошлом, и откуда этот обычай взялся вообще?
Меня зовут Елена Абдулаева, я художник-иллюстратор — и хочу рассказать об истории пасхальных яиц именно с точки зрения художника. У меня даже была мысль написать и нарисовать об этом нонфикшн-книжку для детей, но пока что, другие книги и проекты не дают этому замыслу подняться повыше в списке моих дел.
Так что пока вместо книжки — моё видео о том, как яйцо прошло путь от украшенной царапинами фляжки каменного века, к мистическому предмету, дарующему плодородие и здоровье, к традиционному христианскому подарку, и затем как этот подарок стал драгоценным изделием непредставимой роскоши.
И хотя я ещё не написала «Откуда взялось пасхальное яйцо», но первая книжка из серии «Откуда взялось...» уже у меня есть, это книжка про Пушкина, «Откуда взялся Пушкин», по заказу музея-заповедника «Михайловское». В этой книжке Пушкин летает на цапле, а сама книга получила диплом за лучшие иллюстрации к детской документальной книге на международном конкурсе «Образ книги» (2023). И самое главное, что всё это — чистая правда.
Буду рада комментариям — тут или на Ютуб, особенно положительным:)
Здравствуй, дорогой читатель! В этой подборке собраны занимательные представители жанра научной фантастики, каждый из которых обладает своим собственным уникальным видением будущего человечества.
1)«Убик» Филипп Дик
Человечество успешно колонизировало Луну, а многие люди открыли в себе паранормальные способности. Корпорации телепатов и антителепатов ведут между собой бесконечную войну. Смерти нет – теперь умерших родственников погружают в специальные криокамеры, где они продолжают существовать в новой реальности группового подсознания. Но и в этом дивном мире происходит неожиданная катастрофа: время начинает обращаться вспять, поглощая не только предметы, но и людей… В романе поднимаются сложные, с точки зрения морали, вопросы о существовании после смерти и о ценности человеческой жизни как таковой.
2)«Живущий» Анна Старобинец
После Великого Сокращения настала новая эра. Родился Живущий: человечество превратилось в единый, постоянно воспроизводящий себя организм. Живущий создал новый мир. В этом мире не важно, кто твой биологический предок — важно, кем ты был в прошлой жизни, до Паузы. В этом мире нет стран, городов и границ, религий и наций, войн и террора. Глобальная сеть у тебя в мозгу — она делает тебя частью целого... Но вот однажды в этом мире появляется лишний. Младенец без прошлого, увеличивший численность на единицу. Кто он такой? Твой новый друг в Социо — или враг, который уничтожит Живущего? Сюжет книги подается неявно, через вереницу различных источников информации, которые читателю предстоит связать в единое целое.
3)«Пассажиры» Джон Маррс
Загадочный хакер взломал системы управления восьми самоуправляемых машин, с недавних пор, ставших нормой для всех жителей Великобритании. Теперь он угрожает их пассажирам смертью. Встроенные камеры транслируют их панику миллионам зрителей по всему миру. И теперь эти миллионы должны сделать выбор, ведь хакер уже открыл голосование: «Кто из пассажиров выживет в конце? И кто умрёт первым?». Книга держит в напряжении за счёт непрекращающегося калейдоскопа событий и, заставляет читателя, вместе со зрителями этого опасного шоу, рассуждать о том, кто из заложников заслужил право на жизнь.
4)«Нексус» Рамез Наам
Ближайшее будущее. Экспериментальный нанонаркотик Нексус способен связывать воедино сознания нескольких людей. Находятся и те, кто не против усовершенствовать препарат, и те, кто за то, чтобы избавиться от него, и те, кто ставит своей целью извлечь из него максимум пользы. Молодого ученого похищают как раз во время опытов по усовершенствованию Нексуса и с головой окунают в мир международного шпионажа, где на каждом шагу подстерегают смертельные опасности. На кону гораздо больше, чем кто-либо осознает. Довольно неплохой технотриллер, в котором весьма достоверно, с научной точки зрения, представлены технологии недалекого будущего.
5) «Нейромант» Уильям Гибсон
В книге описывается мир будущего, где города Токио и Иокогама становятся одним большим конгломератом. В его трущобах хакер Кейс после неудачно завершившегося дела влачит жалкое существование. Он утратил способность входить в матрицу — вместо привычных трёхмерных структур ему видятся только бессвязные наборы пикселей. Напоследок хакер решает сорвать большой куш, однако вместо него находит себе работу и шанс выжить. Его напарницей будет наёмница-телохранитель Молли, чей босс — весьма тёмная и неоднозначная личность. Он обещает восстановить здоровье Кейса в обмен на выполнение нескольких заданий. Несмотря, на мой взгляд, спорный сюжет, роман в первую очередь интересен, как прародитель целого жанра «киберпанк». Именно в ней были определены основополагающие элементы жанра, как например низкий уровень жизни общества, при повсеместном распространении высоких технологий, глобализм, власть транснациональных корпораций, одержимость киберпространством и генными модификациями.
Друзья, если вам интересно мое творчество, подписывайтесь на канал в телеграмме "Страна Снов". Там я публикую свои художественные рассказы, делюсь мыслями, рассуждениями, открытиями, историями из жизни, отзывами на книги и фильмы.
...которой поделился Пётр Ильич Чайковский в откровенном сочинении "О музыке, о жизни, о себе":
Я должен сделать очень важное для разъяснения процесса сочинения подразделение моих работ: 1) сочинения, которые пишу по собственной инициативе, вследствие влечения и неотразимой внутренней потребности; 2) сочинения, которые я пишу вследствие внешнего толчка, по просьбе друга или издателя, по заказу, и т.п. Я уже по опыту знаю, что качество сочинения не находится в зависимости от принадлежности к тому или другому отделу. Очень часто случалось, что вещь, принадлежащая ко 2 разряду, несмотря на то, что толчок к её появлению получался извне, выходила удачной, и, наоборот, вещь задуманная самим, вследствие побочных обстоятельств удавалась менее. Для сочинений, принадлежащих к 1 разряду, не требуется никакого, хотя бы малейшего усилия воли. Остаётся повиноваться внутреннему голосу, забываешь всё, душа трепещет от непостижимого сладкого волнения, решительно не успеваешь следовать за её порывом куда-то, время проходит незаметно. Для сочинения 2 разряда иногда приходится себя настраивать. Тут часто приходится побеждать лень, неохоту. Пишу я свои эскизы на первом попавшемся листе. Пишу сокращённо. Мелодия никогда не может явиться иначе, как с гармонией вместе. Вообще оба элемента вместе с ритмом никогда не могут отделиться друг от друга т.е. всякая мелодическая мысль носит подразумеваемую к ней гармонию и непременно снабжена ритмическим делением. Если гармония сложная, случается при скиццировании отметить и подробности хода голосов, если гармония очень проста, то иногда отмечаю генерал-басные цифры, в иных случаях вовсе не намечаю баса, он остаётся в памяти. Никогда слова не могут быть написаны после музыки, ибо как только музыка пишется на текст, то этот текст вызывает подходящее музыкальное выражение. Инструментовать уже вполне созревшее в голове до мельчайших подробностей отделанное сочинение очень весело. То, что написано сгоряча, должно быть проверено критически, исправлено, дополнено и сокращено ввиду требований формы. Иногда приходится делать над собой насилие, быть к себе безжалостным и жестоким, т.е. урезывать места, задуманные с любовью и вдохновением. А как только готово сочинение, я испытываю непреодолимую потребность приняться за новое.
Скиццирование (или скицирование) сам Пётр Ильич определял как "перевод вне-музыкальных стимулов, "навязанных" заданной программой или почерпнутых по вдохновению, в музыкальные образы". Работа писателя во многом похожа на работу композитора, хотя и в литературе, и в музыке у каждого автора творческий процесс происходит по-своему. А секретами творчества Чайковский поделился, но так их и не раскрыл. Он описал пассы фокусника и конечный результат, но сам фокус — откуда берутся вне-музыкальные стимулы и как переводятся в музыкальные образы; откуда на чистом листе появляются знаки, которые всё точнее описывают будущий шедевр, — остался тайной.