Авторские истории

Под конец службы в органах внутренних дел (примерно с 2008 по 2015 гг.), я служил в подразделении ОБЭП. В виду того, что основным направлением подразделения была контрабанда и должностные преступления, на его основе была создана ОРЧ-2 (оперативно розыскная часть), заточенная именно на эту тему. В это время очень актуальной темой был экспорт круглого леса в КНР, через п. Забайкальск.
Работали мы тогда лихо, по результатам вышли в передовики всей страны, переплюнув все международные переходы и порты, даже Санкт-Петербург обошли. Ну, это так, прелюдия, для внесения ясности.
Суть контрабанды заключалась в том, что особо хитрожопые предприниматели подделывали документы, легализуя незаконно заготовленную древесину ценных пород и спокойно отправляли китайским друзьям. Лес кругляк шел составами 24 часа в сутки, без остановок. Отправителями были ООО, зарегистрированные как у нас, в Забайкальском крае, так и в соседних регионах. Фактическими владельцами зачастую были китайцы, которые использовали прокладки в виде Зицпредседателей Фунтов (директор с гражданством РФ). Все финансовые, хозяйственные вопросы решали китайцы, директор просто ставил свою подпись в нужных документах. Объемы экспорта и финансовый поток огромны. А где большие деньги – там криминал, разведка, вербовка и прочая хренотень.
В один прекрасный день нами, в процессе оперативной работы, был выявлен куратор одного из ООО, который являлся действующим офицером-разведчиком НОАК. Данный индивид был нами вежливо опрошен и передан смежникам в ФСБ. Разведчик был немного печальный по поводу раскрытия, но к нам без претензий, типа сам дурак. Дальнейшая его судьба нам неизвестна, но по слухам, его просто депортировали.
Примерно через полгода – год, решил наш начальник ОРЧ-2 провести часть отпуска на острове Хайнань. Китай у нас пользуется спросом, потому как гораздо ближе Турции и Египта, к тому же дешевле.
Далее с его слов:
Идем мы с женой по пирсу, в море полевать и полюбоваться им. Навстречу китаец. Меня увидел, улыбаться начал, руки раскинул в стороны, типа обнять хочет. Я узнал его – тот самый разведчик, которого в ФСБ предали. Тут сразу картинки разные перед глазами забегали, про мое не очень хорошее ближайшее будущее. А там все очень хреново выглядит. Интересно, в какую глубокую яму меня сейчас посадят и как надолго? С женой или одного? Сразу домой так сильно захотелось, аж мочи нет.
Однако же, китаец подошел, очень искренне выражая радость встречи, улыбался во всю рожу, аж глаз не видно, поздоровался и называя другом пригласил в самый лучший на острове ресторан. С его слов только в этом ресторане подают самые свежие морепродукты. Отказываться как-то ссыкотно и невежливо. И вообще – в ресторане лучше, чем в яме, пошли. Дошли до конца пирса, там площадка небольшая со столиками и навесом, под навесом повара шустрят. Китаец приглашает за столик. А столик… Блин, на нем какие-то разводы, рыбные кишки, чешуя и еще хрен знает чего. Неприятно в общем садиться. Китаец заметил выражение моего лица, крикнул под навес. Оттуда прибежала тетка в замызганном халате и своим рукавом кое-как стерла со стола то, что стерлось, смахнула все на пол, сделала жест «присаживайтесь, хули» и убежала. Стол не стал чище, ну если только слегка. Пришлось садиться за такой.
С разведчиком общались и пробовали блюда из морских гадов различных. В процессе беседы китаец пояснил, что он не имеет обиды на русских ментов, а даже наоборот – очень благодарен. После раскрытия ему пришлось уйти на пенсию, на гражданку. Однако сейчас он работает на предприятии, которое занимается закупкой древесины в РФ, но уже гласно, получает очень хорошую зарплату и пенсия опять же, в общем и целом, он очень доволен результатом.
Несмотря на настойчивое предложение продолжить общение вне ресторана, более того, вне территории КНР, я отказался.
Разведчики, они такие – бывшими не бывают.
А начальник ОРЧ-2 в КНР более не выезжал.
Позже, министр МВД Республики Бурятии и прочие высокопоставленные деятели, прилипли на контрабанде золота из Турции. Так называемое дело «Алтын». Попали в жир многие московские шишки. Ущерб в миллиардах измерялся. Тогда из УК РФ срочно исчезла статья 188 (контрабанда). Статью декриминализировали. Фигуранты уголовного дела пошли по КоАП РФ, отделались легким испугом и только.
У нас же развалилось дохрена готовых уголовных дел. Жулики жопами улыбались от такой радости. Как только прошло решение суда по "Алтын", так сразу в УК РФ была внесена статьи 226.1 и 229.1 УК РФ, почти тоже самое, что и ранее декриминализированная ст. 188 УК РФ. Этот финт с декриминализацией контрабанды и вновь внесением ее в УК РФ, с первого взгляда – глупость несусветная, однако же, понятное с другой стороны действие, если принять во внимание историю с «Алтыном».
Было обидно, когда из-за нескольких гандонов изменяют УК, чтобы отскочили от ответственности их родные-знакомые, а в результате страна имеет колоссальные экономические потери.
Разрабатываемые нами жулики легко ушли от ответственности.
Наше подразделение, заточенное на работе по контрабанде, расформировали.
И это только потому, что кто-то из приближенных к Кремлю, попал ногами в жир.

Боги обрекли Физиса вечно вычищать двор в российской провинции. Он обходит двор и собирает мусор, но делая полный круг, возвращается к заново грязным местам. Боги не без оснований полагали, что нет кары ужаснее, чем нескончаемая работа без пользы и надежд впереди.

Если верить одним источникам, Физис был мудрейшим и осторожнейшим из смертных. Согласно другому преданию, он, напротив, был маргинал, обманщик и алкоголик. Лично я не вижу тут противоречия. Просто различны взгляды на причины, из-за которых он оказался бесполезным тружеником во дворе в преисподней.

Никаких рассказов о занятиях дворника в преисподней нет. Но ведь мифы и складываются для того, чтобы их оживило наше воображение. Что до мифа о Физисе, то можно лишь представить себе вечное напряжение косых мышц живота, необходимое, чтобы мести тротуары без остановки. Можно представить заставшие в судороге предплечья, катящие тележку, перегруженную крупным мусором и собранным песком. В пояснице дворника поселилось нескончаемое жжение от поклонов за пакетиками. Пальцы в испачканных землёй перчатках с выученной за вечность ловкостью орудуют в траве, цепляя оттуда окурки.

В самом конце долгих усилий, измеряемых пространством без неба над головой и временем без глубины, цель достигнута. И тогда Физис видит, что мусор заново собрался всюду, где дворник только прибрался. Физис вытирает пот с лица и вновь берётся за метлу.

Как раз во время этой краткой передышки, дворник меня и занимает. Я вижу, как этот человек сменяет перчатки и шагает шагом тяжёлым, но ровным навстречу мусору, которому не будет конца. Минуты, когда можно вздохнуть облегченно и которые возобновляются столь же неминуемо, как и само страдание, есть минуты просветления ума. В каждое из мгновений после того, как Физис вычистил двор и начинает уборку заново, он возвышается духом над своей судьбой. Он крепче асфальта, который метёт.

Если этот миф трагичен, то всё дело в сознательности героя. Разве его тяготы были бы такими же, если бы его при каждом шаге поддерживала надежда когда-нибудь преуспеть? Сегодня работяги и фрилансеры ради того же самого трудятся каждодневно на протяжении всей жизни, и их судьба не менее абсурдна. Но трагедию они осознают только в редкие минуты, когда их посещает ясное сознание.

Физис, пролетарий богов, бессильный и возмущённый, знает сполна всё ничтожество человеческого удела – именно об этом он и думает во время передышки у своей подсобки. Ясность ума, которая должна была стать для него мукой, обеспечивает ему победу.

Если в иные дни передышка может проходить в страдании, она может проходить и в радости. Слово это вполне уместно.

Давайте снова вообразим Физиса. Вначале было страдание. Когда воспоминания о прежней жизни слишком сильны, когда зов счастья слишком настойчив, тогда печаль всплывает в сердце этого человека, и это – победа мусора. Тогда человек сам – мусор. Скорбь слишком огромна и тягостна, невыносима.

Потом наступает прозрение. Когда абсурдность своего положения становится кристально ясной, Физис говорит: «Я признаю, что всё – хорошо», и эти слова священны. Они изгоняют из здешнего мира Бога и обращают судьбу в дело сугубо человеческое, которое людям надлежит улаживать самим. Здесь-то и коренится молчаливая радость дворника. Его судьба принадлежит ему самому. Мусор – его собственная забота.

Подобно слепцу, жаждущему прозреть и твёрдо знающему, что его ночь бесконечна, Физис шагает по двору в преисподней во веки веков. Мусор копится по сей сей день.

Я покидаю Физиса у его подсобки. От собственной ноши не отделаешься. Но дворник Физис учит высшей верности, которая отрицает богов и толкает неподъёмную тележку с мусором. Физис признаёт, что всё – хорошо. Отныне эта вселенная, где нет хозяина, не кажется ему ни бесплодной, ни никчёмной. Каждая песчинка асфальтовой пыли, каждый вспыхивающий в ночи отблеск разбитой бутылки, каждый шорох опавшего листа – всё это само по себе образует целые миры.

Одной передышки достаточно, чтобы наполнить до краёв сердце человека. Надо представить себе Физиса счастливым.

В 90-х, в Ингодинском ОВД, проходил службу опер по фамилии Котовец. Опер грамотный, еще советской закалки. Направление – имущественные преступления, то есть специализировался на кражах, грабежах и разбоях. Территория его ответственности тогда – спальный район нашего города-героя, Сосновый бор.
Район не особо благополучный в плане криминогенной обстановки. Хотя, если честно, в то время и не было благополучных вовсе. В 90-е годы грабежом или разбоем никого и не удивишь, сплошь и рядом. Вот и в Сосновом бору было, как и везде по городу – имущественных преступлений через край. Но, в одно время квартирные кражи валом пошли. Причем все схожие, но был один неприятный момент у всех – полное отсутствие следов жуликов. Ни следов пальцев, ни следов обуви, только следы взлома присутствуют.
При данных обстоятельствах опера напрягают агентурный аппарат, с целью установления причастных лиц. Котовец тоже напряг представителей темных сил. Через некоторое время получает информацию – к совершению квартирных краж причастен ранее судимый гражданин по кличке Гвоздь.
Оперативная информация доказательством не является и слова агента к материалам уголовного дела не пришьешь. Это просто подсказка для опера, в каком направлении работать. Однако же, Гвоздь дураком вовсе не был, работал всегда один, планами ни с кем не делился, а про свои подвиги если и говорил, то немного. Квартиры Гвоздь выбирал случайно, без наводок и прочей подготовки, а на те, что под охраной не лез вовсе. Следовательно, ни о каких засадах и речи не могло быть. Постановление на обыск никто бы не согласовал, да и не хранил ранее судимый гражданин по месту жительства ничего криминального, не был он дураком. Тащить в отдел и «колоть», просто «взяв на понт» - пустая трата времени, Гвоздь калач тертый, не одна ходка за плечами. Котовец знал Гвоздя, а Гвоздь Котовца.
Квартирные кражи продолжаются и надо что-то делать. Котовец грамотный, как я уже говорил, знал все повадки и обычаи преступного мира. Решил он ва-банк пойти, проявив оперскую смекалку. Он знал, в каком месте и примерно когда собираются Гвоздь и его коллеги – районе конечной остановки троллейбусного маршрута № 3.
В один из дней, он появился там в нужное время, увидев группу граждан, среди которых мелькала морда Гвоздя, пошел к ним. Подойдя к Гвоздю со стороны спины, он начал представление: «Привет, Гвоздь»! И протягивает ему руку для рукопожатия. При всех, да так, чтобы видно было хорошо. Гвоздь на автомате пожал руку и встал, как вкопанный, когда понял с кем поручкался. А Котовец далее: «Ладо, мне некогда, потом за жизнь поговорим. А ты заходи почаще». И пошел далее, махнув рукой всей компании.
После этого случая, в уголовной среде пошли слухи, что Гвоздь «ссучился» и с операми ручкается. Начали «вспоминать», как после общения с Гвоздем несколько их коллег заехали на СИЗО, а сам Гвоздь при этом несколько хат вскрыл и хоть бы что, не берут его менты почему-то.
У Гвоздя начался очень трудный период в жизни. В ближайшие дни общество сидельцев могло ему предъявить за все подозрения и спросить по-взрослому.
Выход из положения Гвоздь нашел. Действие в уголовной среде, на тот момент, не особо редкое. Нужно просто найти способ присесть ненадолго, для реабилитации.
Так и получилось – в тот же день, Гвоздь, недолго думая запрыгнул в троллейбус № 3, на той самой конечной остановке, где с коллегами собирались. Тогда была модель троллейбуса с сиденьем на высокой арке заднего колеса. Он на это место и уселся, закинув ноги на плечи впередисидящей женщины. В результате крик, рев, милиция. И поехал Гвоздь по 206 УК РСФСР, за хулиганство, на три года как ранее судимый. Только Котовец и Гвоздь знали за что присел последний на три года.
Количество квартирных краж резко пошло на убыль. Обстановка в районе приняла характер среднестатистических значений по городу.
Более Гвоздя никто не видел. Поговаривали, что после отсидки он переехал из нашего славного города в места более теплые и где нет опера Котовца.

— Стёпа, ну обрати меня, а! Ну чё тебе сложна-а-а! — я размазывала по щекам слёзы, повиснув на Стёпе, и громко шмыгала носом. Наш клыкастый сосед-вампир прижимался к стене, стараясь отползти к выходу из кухни. Я впилась ногтями ему в ладонь.
— Лёля, ты чё, совсем с ума сошла? Да мне потом твоя сестрица все клыки повыдёргивает, если я тебя трону! Да и вампиризм, он, знаешь, несёт некоторые сложности… Ой, отпусти! Пожалуйста, Лёля…
— О, ничё тут, всемирный потоп! Пора искать себе пару, чтобы оказаться в числе выживших тварей? — я почувствовала тёплую руку на макушке, дёрнулась и выпустила Стёпу. — Ты чё ревёшь-то, Лёлька? Имя, адрес, номер телефона, щас наколдуем твоей причине прыщи на причинном месте!
— Да ну тебя, Лита! — я скинула с головы сестрину руку. — От вас обоих вообще никакой помощи! И поддержки! Понятно?! — я вскинула заплаканное лицо и уставилась на Литу. Сестра сощурила лукаво глаза, скрестила на груди увешанные браслетами руки и посмотрела на меня. Точнее, не так. Она прямо ПОСМОТРЕЛА. Этим взглядом сестра всегда читала, что у меня на душе, а потом кто-нибудь непременно оказывался пострадавшим.
— Показывай.

Я прерывисто вздохнула и снова шмыгнула носом. Показывать — не хотелось. Я, конечно, ведьмой не была, но тоже могла предсказать, что за этим последует. Я молча протянула сестре телефон.

— И кто это?
— Филипп…
— Только не говори, что ты опять нашла его на том сайте!
— Ну да, нашла, и что? Что в этом такого?! С обычными скучно!
— Я дико извиняюсь, девочки, чё за Филипп, чё за сайт, и как это связано с вампирами? — вконец растерянный Стёпа вытянул шею, чтобы тоже заглянуть в экран. Я всхлипнула.
— Это сайт знакомств…
— Нет, ты договаривай! Это сайт знакомств для магов, нечисти и прочих личностей, у которых бегущей строкой на лбу «не стоит строить отношения»! — Лита всплеснула руками и сунула мне телефон обратно.
— А что? О чём с парнями-то говорить, если моя сестра — ведьма, а сосед — вампир! Да у нас даже кот — вампир! Я не хочу скрывать от своего партнёра большую часть своей жизни!
— Филипп как Филипп… и ничё в нём такого, знаешь ли… — пробурчал Стёпа. Лита хмыкнула.
— Ну и чё ревёшь тогда опять? У него магические способности оказались сильнее общечеловеческих? Могу помочь, — сестра шумно пододвинула к себе табуретку. — Предыдущий оказался полудухом-полудурком и пытался подсадить в тебя тёмную сущность. Ещё один был инкубом. Ну, тут было хоть с одной стороны неплохо… а этот что? Зовёт на свидания в склеп, а цветы дарит искусственные? Дак это у него денег просто нет, дело не в сущностях.
— Что… Фу, Лита! Нет! Просто… просто он не хочет… не хочет быть с человеком! Ему нужна… ну… особенная! Такая же как он! А он — сильный практик! А я бы стала вампиршей! Круто же, ну? И… и я… ещё он не знает, что на самом деле я — обычная. Человек! Я не смогла признаться…
— Ты и так особенная! — возмутился Стёпа и тут же как-то стушевался. — Ну. Это я тебе как друг говорю, в общем-то… ну и как вампир.
— Особенно глупая. Если этому Филиппу так нужна самая что ни есть уникальная, пусть откопает её на кладбище и соберёт из разных частей — будет самая необыкновенная, послушная, молчаливая. А ты завязывай реветь из-за какого-то придурка! Ишь, сильный практик тут нашёлся… Мы его с девчонками пробьём, палец даю на отсечение, «Битва экстрасенсов. Зажопинск» — его потолок!
— Он мне нравится, Лита! — я плюхнулась на табуретку и уткнулась в колени. В глазах защипало. — А я… а он меня теперь бросит, когда узнает, что в нашей семье на самом деле ведьма ты, а не я!
— Действуй на опережение. Брось его первой, — заметил Стёпа и пожал плечами.
— Стёпа!
— Что?
— Короче, всё! Хорош тут сырость разводить, только плесень вывели! Стёпа — приготовить ей горячий чай, Лёля — его выпить. Ясно? А я пошла. Мне заказали два флакона зелья от выпадения волос, — Лита щёлкнула меня по носу и как бы невзначай бросила на стол один из своих браслетов.

Браслет был из бирюзовых, как морская вода, камушков, тёплых и гладких. Я аккуратно поддела его пальцем. Камушки мелодично звякнули. Я знала, что каждый браслет жил на сестрином запястье неспроста. Этот скользил в пальцах, как струящаяся ткань, как отполированные до блеска чётки. Успокаивало.

Наверное, сестра была права. Так часто права, что это утомляло. Она умела читать людей, умела путать чужие мысли, общаться с духами… да много чего она умела. Я оттирала с пола присохший свечной воск, находила разбросанные по комнате птичьи черепки, вела соцсети нашего магического салона, помогала сестре плести амулеты. Я всегда находилась рядом с этой магией, в эпицентре, за сестриным плечом. Но никогда не внутри.

Я притянула к себе кружку с чаем, добавила в неё щедрую ложку яблочного джема и шмыгнула носом.

— А между прочим, у меня тоже был шанс стать ведьмой. Если бы нашей прабабушке не приспичило меня тогда спасти.

***

Мне тогда было лет девять, Лите — десять. Это лето, как и прочие, мы проводили у прабабушки в деревне. И я уже тогда знала, что она, как и Лита, — ведьма.

— Баба, а почему ты учишь колдовству только Литу? Почему не нас обеих? — я водила пальцем по разноцветному покрывалу из лоскутков и старалась спросить так, словно меня это не очень-то и волновало. Я не понимала тогда, что быть ведьмой — это такая же врождённая особенность, как мои веснушки, рассыпанные по щекам и коленкам.
— Лита ведает, одуванчик мой. Она наполнена ведовством, как кувшин — молоком. А ты чистая и лёгкая, как пушинка. Ты другая.
— А если и я хочу… ведать? Это как-то… можно научиться? Как петь?
— Очень многое в нашем мире возможно, одуванчик, да не всё есть благо. Иди вон лучше завари-ка чаю с мятой.

Прабабушка рано ложилась и рано вставала, а мы с Литой, спрятавшись под одеялом на печке, как две мыши, могли полночи шептаться обо всём на свете. Я прижималась боком к костлявому сестриному плечу и слушала, как тикают большие деревянные часы с маятником в виде еловых шишек.

Тик-так. Тик-так.

— Лютик, слушай… А ты, ну… ты не знаешь, можно ли кого-то тоже сделать колдуньей?
— Баба говорит, что нельзя. Что так можно только плохое сделать.

Я замерла. Тик-так. Тик-так. Часы и дыхание сестры рядом.

Лита вздохнула.

— В одной из бабушкиных книг мы такое видели. Но баба сказала, что нельзя и всё. Что это грех. И что-то про душу. А тебе зачем?
— Просто так, — я шумно выдохнула.
— А знаешь, мы с бабой нашли в лесу такую поляну с земляникой, пойдем завтра собирать…

На следующий же день, когда прабабушка с Литой ушли за травами в лес, я тихонько отворила тяжёлую дверь в бабушкину кладовую. Там пахло сушёной полынью, книжной пылью и моим стыдливым страхом. Я точно знала, что поступаю неправильно. Но я, та маленькая девятилетняя девочка, слишком мечтала о волшебстве, о том, чтобы быть похожей на старшую сестру. О том, чтобы тоже стать особенной.

Всегда казалось, что меня, младшенькую, родители балуют чуть больше. Сестра обижалась, когда меня не ругали за украденную из вазочки конфету или двойку в школе. А я думала всегда только о том, что отдала бы все сладости в мире ради того, чтобы стать волшебницей, как Лита и феи из мультфильмов.

Книги были тяжёлые и ветхие, а буквы на жёлтых от времени страницах совсем не похожи на те, что я привыкла видеть. Я хватала книги без разбора, слыша в ушах бешеный стук своего сердца и ожидая, что прабабушка с Литой вот-вот вернутся.

«Ритуал по обращению души человеческой в душу ведомую и ведущую».

Зелёная книга. Бархатная обложка. Мягкая.

Мне казалось, что витиеватые буковки смотрят на меня, смотрят так хитро, как лисички в сказках, и улыбаются. В горле жутко пересохло, я захлопнула книгу, выскочила из кладовой и плотно заперла за собой дверь.

Книгу я спрятала за поленницу в сарае, но весь день ощущала на пальцах шершавый бархат её обложки.

***

— Лита, пообещай, что не скажешь бабе. Пообещай! — я протянула сестре мизинчик и облизнула пересохшие губы. На стене снова мерно тикали часы. Тик-так. Тик-так. Я почти слышала, как скачут мысли в голове у сестры. Быстро-быстро, как маленькие птички на ветках.
— Обещаю.
Я молча вынула из-под подушки книжку и маленький налобный фонарик, который прабабушка использовала вечерами, чтобы читать или вязать. Мы с Литой всегда посмеивались, что, когда прабабушка надевала его на лоб, она становилась похожа на сантехника дядю Гену.
— Что это? Лёлька… ты что, у бабы книжку из кладовки своровала? — Лита оттолкнула от себя книгу и округлила глаза. — Лёлька! Ты что, нельзя же так!
— Я не своровала, я одолжила! Вот проведём быстро один ритуал, и всё! Вот, смотри!
— Ритуал по обращению души человеческой… Лёлька, ты что! Я же говорила! Баба такое запретила! — Лита перешла на возбуждённый громкий шёпот. В холодном электрическом свете фонарика её перепуганные глаза казались блестящими и серебристыми.

Я упрямо надула губы.

— Почему, Лита? Я тоже хочу быть колдуньей, как ты! Может, ты вообще обманываешь, Лютик! Не хочешь, чтобы я тоже была особенной, как ты! Да? Да? — я выхватила у сестры из рук книгу.
— Ты и так особенная! — Лита дёрнулась, чтобы меня обнять, но я отшатнулась. Мне казалось тогда, что прямо сейчас случается самое настоящее, взрослое предательство. Слёзы брызнули из глаз.
— Ты врёшь! Ты врёшь всё!
— Лёлик, Лёлик, не плачь! Ну ты что!
— Ты обещала, что будешь мне всегда помогать! И делиться всем! Ты обещала!
— Тшшш, баба проснётся! Лёлька, Лёлька! — Лита вытирала мне слёзы ладошками, и я видела, как у неё самой начинает подрагивать нижняя губа. — Обещала! Я обещала! Хорошо… хорошо, давай! Я сделаю… сделаю, только если что-то не так будет, мы прекратим, обещаешь? Обещаешь?

Ритуал мы решили провести на земляничной поляне в лесу. Прабабушке сказали, что идём, мол, за ягодами, вернёмся не поздно, будем потом помогать ей земляничное варенье делать.

Я помню, на поляне светло было, солнечно. В воздухе стоял густой запах земляники. Мы спрятались под молодым дубом, который рос аккурат на краю полянки, и Лита открыла книгу.

А вот что было потом, я почему-то запомнила плохо.

Запомнила детали, слишком много деталей, неважных деталей. Острых, колючих, они засели в моём мозгу. Лита взяла меня за руку и принялась читать. Руки у неё были холодные, сухие, а глаза тёмные-тёмные, как грифель карандаша. Она шептала слова заговора, и ветер шумел в листве так громко, что я не могла разобрать слова. В груди, в районе солнечного сплетения, ныло и тянуло.

Поляна. Земляника. И Лита. Дрожит. Мне больно. Больно-больно-больно. Терплю. Цепляюсь за сестру, она цепляется за меня, и, кажется, тогда мне вдруг становится жутко…

А потом всё прекратилось. Появилась прабабушка, растрёпанная, простоволосая, и я в первый раз увидела на её лице страх. Она вырвала из рук Литы книгу, схватила меня за плечо, больно царапнув ногтями, оттолкнула. Я пискнула и упала на земляничный кустик. В нос ударил сочный, дразнящий запах спелой земляники. Я смотрела на Литу, на то, как текли по её щекам слёзы, как вымывали они из сестриных глаз тёмный, влажный, колдовской цвет. Как светлело её лицо. Прабабушка обнимала её за плечи, шептала что-то на ухо, и я видела, как обе они дрожат.

Мне ничего не объясняли. Не ругали. Мы все просто ушли с той поляны, и я как-то сразу поняла, что не должна об этом говорить и спрашивать. А ещё — оборачиваться.

***

— …вот так-то. Если бы прабабка тогда не испугалась непонятно чего, может быть, и я была бы сейчас ведьмой, — я вздохнула и подпёрла голову рукой. Стёпа сидел напротив и молчал.
— Дура ты, Лёлька, — Лита появилась в дверях неслышно, как кошка. Я обернулась на сестру. Та стояла, скрестив на груди руки, и хмурилась. — Если бы не она, я не знаю, где б мы сейчас были. Прабабушка спасла. Причем нас обеих, глупых желторотых «магичек».
— Ой, и что бы там такое было? Ты сказала, что если бы что-то шло не по плану, то всё остановила бы сразу!
— Да не могла я! — Лита сильнее сжала руки, словно пытаясь крепче себя обхватить. — Я как начала тот ритуал читать, так всё… он же не по возрасту мне был тогда, не по способностям. Силы у меня было много, а управлять ей я умела только на самых базовых заговорах, и то иногда случалось, что не удерживала, и миски била, и чуть ту кладовую не спалила. А тут… Сила выплеснулась из меня, как будто кран снесло. Я почти ощущала, как она льётся из пальцев, вязкая, тягучая, и из тебя тянет душу, высасывает. Я же видела, как ты чернеешь. На глазах моих прямо. Как ты словно иссыхаешь, что ли… Я пыталась остановиться, замолчать, но не могла уже. Баба почувствовала тогда выплеск моей энергии аж из своего дома, так меня прошибло. Принеслась, вовремя ритуал оборвала, мою Силу усмирила, своей немало истратила. Я точно знала, ещё бы чуть-чуть, и всё, мы бы тебя потеряли. Получилась бы не Лёля, а кукла пустотелая. Мне баба сказала потом, что ты бы себя потеряла. Стала бы следовать только моей указке, Силу мою черпать, да всякие гадости как бы моими руками творить. Короче, нехорошо бы вышло. Не ты была бы уже. А если бы я постаралась нашу связь оборвать, то кто-нибудь другой бы пустой сосуд, так сказать, заполнил.

Я вздрогнула. Вспомнила тот холод, ту тянущую боль, и дрожь пробежала по рукам и ногам.

— А почему вы обе мне ничего тогда не сказали? Ни слова?
— Баба испугалась. Я её испуганной до этого никогда не видела. Потом взяла с меня наказ с тобой больше эту тему не поднимать. Что, типа, ты и так поняла уже всё, лезть не будешь, и оно со временем забудется, пройдёт, а чтобы прошло — надо молчать. Ну, я и молчала. А я до сих пор всё помню. Слово в слово. И глаза твои чёрные… — Лита опустила голову. Мне вдруг ужасно захотелось её обнять.
— Знаете, я чувствую себя несколько неловко, будучи свидетелем этой семейной сцены… — вдруг подал голос Стёпа. Я уже и забыть успела, что он всё ещё тут, сидит на табуретке, сжался весь, не знает, куда себя деть. — Одно хочу сказать. Ладно, два. Первое: ты, Лёля, особенная такая, какая есть. Второе: спасибо вашей прабабуле, что метать заклятья на понос в вашей семье способна только одна особа! А то, знаете ли, даже у меня подозрительно часто случается несварение…

Лита прыснула первой. Я посмотрела на Стёпу, смущённого и бледного куда больше обычного, и рассмеялась. Он потрепал себя по макушке, старательно не глядя мне в глаза и пряча улыбку.

— А чё, чайник-то остыл уже? Надо залить эти вывалившиеся из шкафа скелеты кружкой горячего чая, вот что я думаю! — я вскочила на ноги и щёлкнула тумблер на чайнике. Посмотрела на сестру. Лита по-прежнему стояла, опустив голову, и молчала. На моём запястье позвякивали камушки сестриного браслета. Я улыбнулась, в один прыжок оказалась рядом с Литой и сжала её в объятиях.
— Эй, ну! Раздавишь же! — запротестовала сестра и попыталась вывернуться. — Хорошо, что тогда не получилось. На кой чёрт мне такая балбеска в подчинении? Ой, не щекотись! Ай! Ну всё! Отстань! Лёля! Заколду-ю-ю-ю!

Я рассмеялась.

Хорошо, что тогда не получилось.

Автор: Полина Крутикова
Оригинальная публикация ВК

А вот как вы думаете, ведь всякая жизнь может стать поперек горла? Ведь будь ты известный путешественник, выдающийся врач, великий художник, а и для тебя наступает момент, когда больше не хочется странствовать, лечить и рисовать? Вот так же приходит момент, когда не хочется колдовать. Маги по-разному поступают в этот момент. Берут в руки меч и пускаются уничтожать нежить, как то сделал Гаральд Голубоглазый. Или находят наследника несметного состояния и подбивают его с соратниками отбить это самое состояние у великого змея. Так поступил вот этот самый, ну, как его звали, ну тот, который потом еще окраску сменил. Некоторые начинают устраивать гонки тараканов, заметьте, ничуть никому не помогая разными хитрыми заклинаниями. Архип Охрипший увлекся рыбалкой, из-за чего, собственно, и получил свое прозвище.
А Алой не повезло. Как-то так вышло, что кризис настиг ее в самые благодатные для ведуний времена. Золото, серебро и что попроще - ну, там, свиные туши, корзины яиц, горы тыкв и бушели яблок - так и текли в ее гостеприимный карман и кладовые. Окрестные крестьяне и горожане, не говоря о князьях и прочей знати, постоянно попадали в крутые переделки. К двери даже пришлось привесить магический молоток, который сам собой стучал, едва к ним подходил денежный заказчик, и который ни один силач не мог поднять, если посетитель задумал надуть колдунью и получить услугу даром. И вот в это самое время Алая как-то просунулась, скинула на пол лоскутное одеяло и воскликнула:
- К черту все!
Высунувшая было свой нос из-под лавки лиса, недавно переселившаяся из своей норы в избу колдуньи, почуяла неладное и не стала, как обычно, ласковым подтявкиванием выпрашивать еду. Отсижусь лучше под лавкой - решила она и на всякий случай подобрала роскошный хвост подальше от глаз хозяйки.
- Все! - продолжала между тем Алая, решительно выливая вчерашнее варево в помои. - Больше никаких зелий! Никаких заклятий больше! И амулеты тоже побоку! - С этими словами она собирала с полок в обширный мешок флакончики, мешочки с травами, стеклянные бусины, ступки, резную кость и прочую магическую чепуху. И только приготовилась она все это метнуть все туда же, в помои, как раздался какой-то вкрадчивый многообещающий стук.
- Входи, чего ждешь! - у Алой уже были готовы слова отказа.
Вошедший был одет в атлас, расшитый золотом и жемчугами, бархатные отвороты плаща схватывала пряжка, ясно показывающая, что он - гонец Темного Властелина.
- Чего надо?- не смутившись спросила Алая.
Пришлец молча подал сверток, волшебная печать, скреплявшая послание лопнула, едва ощутила прикосновение рук колдуньи. Алая прочитала письмо и спросила сурово (слова отказа все еще были готовы сорваться с ее губ.):
- И что это значит: "Вознаграждение в пропорции".
Гонец приблизил полные губы к уху ведуньи и что-то прошептал.
Алая взглянула на скарб, собранный в мешок, и принялась выставлять склянки, амулеты и мешочки обратно на полки. Кризис волшебного возраста кризисом волшебного возраста, но, когда тебе предлагают такое вознаграждение, кризис может - нет, должен, просто обязан! - подождать.