Лига историков

Спасибо @harizmatik за донат, отправленный в поддержку моего блога!

В сентябре 1370 года польский король Казимир III охотился в окрестностях своего замка Пшедбуж. На второй день охоты король преследовал оленя, но "не справился с управлением", упал с лошади и получил тяжелый перелом левой голени. Вскоре у монарха началась лихорадка, от которой он скончался. С его смертью прервалась династия Пястов, представители которой правили Польшей более 400 лет. Это событие привело к кардинальным реформам и превращению Польши в государство с выборной монархией, где короля стал избирать сейм.

В 1569 году между Королевством Польским и Великим княжеством Литовским был заключен договор, по которому оба государства объединялись в одно под названием Речь Посполитая (объединение произошло на фоне угрозы поражения литовцев в войне с Россией), В новом государстве монарх по-прежнему избирался общим сеймом.

На королевских выборах 1587 года борьба за корону объединенного государства развернулась между шведским принцем Сигизмундом из династии Ваза (его избрание могло принести Речи Посполитой союз со Швецией, возвращение территорий в Эстонии и свободу судоходства по Балтийскому морю. Также по женской линии Сигизмунд принадлежал к польской династии Ягелоннов) и австрийским герцогом Максимилианном Габсбургом (его избрание лоббировала часть знати, получившая финансирование от брата Максимилианна, императора Священной Римской империи Рудольфа II). В ходе ожесточнных споров королем Речи Посполитой был выбран Сигизмунд.

Спустя 5 лет, в 1592 году, после смерти своего отца Юхана III, Сигизмунд унаследовал корону Швеции, в результате чего в 1594 году возникла польско-шведская уния (объединение двух монархий под властью одного короля). Однако Сигизмунд был католиком, что категорически не устраивало протестантское большинство страны. Король активно перемещался между своими королевствами, и во время его отсутствия Швецией на правах регента правил дядя Сигизмунда Карл, герцог Седерманландский, который поддерживал протестантизм и приобрёл сильную поддержку народа. В результате непопулярной политики, направленной на окатоличивание шведского общества, в 1599 году Сигизмунд был отстранён от шведского престола, а власть окончательно перешла в руки его дяди, который долгое время правил страной по-прежнему на правах регента и лишь в 1604 году был официально объявлен королём Швеции под именем Карла IX.

Не желая отказываться от своих прав, Сигизмунд вовлёк Речь Посполитую в серию войн со Швецией, длившихся впоследствии почти 60 лет. 12 марта 1600 года Сигизмунд объявил о присоединении шведской Эстляндии (северная часть нынешней Эстонии) к Речи Посполитой. Разумеется, шведы такой манёвр не оценили и, не долго думая, объявили своему бывшему монарху войну. 19 августа 1600 года 10-тысячная шведская армия под командованием Карла Сёдерманландского высадилась в Эстляндии, где к ней присоединилось четырёхтысячное местное ополчение. 13 сентября войска Карла вторглись в Задвинское герцогство и, сломив сопротивление войска местного воеводы в феврале 1601 года подошли в район Риги, где захватили город Кокенгаузен.

Ответ на вторжение на свои территории в Речи Посполитой был очень неспешным. Лишь весной 1601 года сейм принял решение о формировании армии в областях Жемайтии и Курляндии, для чего ввёл новые налоги. Пока собиралась основная армия, сопротивление шведам оказывали войска литовского гетмана Христофора Радзивилла, которые отбили у шведов несколько городов, в том числе Кокенгаузен. Во второй половине августа Карл во главе своей 14 тысячной армии приступил к осаде Риги, которая, впрочем, вскоре закончилась провалом. В шведской армии начались голод и болезни, в результате чего её численность сократилась до 9 тысяч человек, а на горизонте уже замаячили поляки, которые наконец собрали армию и выдвинулись на деблокаду Риги. Опасаясь разгрома, Карл решил снять осаду города и отошел на север, а вскоре и вовсе отбыл в Швецию, оставив в ряде городов и замков Задвинского герцогства гарнизоны общей численностью около 7 тысяч человек. В последующие 5 лет шла вялотекущая война, в которой преимущество было на стороне польско-литовского войска, которое вернуло под свой контроль большую часть укреплений Задвинского герцогства. Лишь после объявления себя королем Карл начал подготовку к новому вторжению и объявил сбор налогов на формирование армии. Стоит отметить, что финансовую поддержку Карлу также оказал Борис Годунов, который хотел военной кампанией шведов отвлечь поляков от поддержки деятельности Лжедмитрия I.

В августе 1605 года шведские войска вновь высадились на земли Речи Посполитой и опять осадили Ригу. В середине сентября на место событий прибыл Карл IX и, объединившись с корпусом своего военачальника Леннартссона во главе 10-тысячной армии, также отправился в наступление на Ригу. Параллельным ему курсом шли польско-литовские войска под командованием польского гетмана Ходкевича, однако из-за своей малочисленности и заболоченной местности они не могли атаковать противника. 26 сентября две армии максимально сблизились друг с другом, и Карл IX принял решение атаковать вражеское войско. На следующий день состоялась "Битва при Кирхгольме".

Шведы имели большое численное превосходство: 13 500 человек (11 тыс. пехоты и 2500 кавалеристов) против около 4500 человек у поляков (2500 крылатых гусар, 1300 пехотинцев, а также несколько сотен татарских всадников и казаков). Перед битвой оба войска заняли оборонительные позиции. Шведы расположились на холме с опорой левого фланга на болотистую местность, а правого — на холм и деревню Кирхгольм. Войско Ходкевича встало на противоположном холме, опираясь на свой укреплённый лагерь над р. Двиной. Противников разделяло около 1,5 км поля, которое делило высохшее старое русло Двины с небольшим ручьём.

Чтобы вытащить шведов из их оборонной позиции, Ходкевич с утра отправил на поле отряд легкой конницы, на который, впрочем, шведы не отреагировали, и две армии продолжили стоять в бездействии. Около полудня Ходкевич решил применить хитрость - он изобразил, что его армия снимается с позиций и начинает отступление. Прием сработал, и Карл IX отправил часть пехоты в атаку. Перейдя ручей, шведы начали подниматься на холм, однако были встречены стрелковым и артиллерийским огнём. Затормозив наступление врага, Ходкевич направил на него тяжеловооружённую конницу: Отряд из 300 гусар, не обращая внимания на потери, вдребезги разнесли шведские построения. В это же время польская кавалерия атаковала шведский левый фланг, после чего вновь пошла на хитрость, изобразив отступление. Шведы снова купились и отправили в погоню свою кавалерию, разрушая собственный строй пехоты. Польские гусары быстро перегруппировались и, воспользовавшись неразберихой, врезались во вражеские боевые порядки и разгромили весь левый фланг армии Карла.

Вскоре и правый фланг шведов был опрокинут крылатыми гусарами Петра Сапеги. Пытаясь переломить ход битвы, Карл IX бросил в бой свои последние резервы – несколько эскадронов рейтаров и королевскую гвардию (около 700 человек). Однако и тут удача была не на стороне шведского короля. Гусарский отряд под руководством ротмистра Ляцкого совершил обходной манёвр и на полном скаку влетел во фланг королевской гвардии. Это был финальный удар, после чего шведское войско обратилось в бегство. Польская кавалерия гналась за противником на протяжении 9 км, беспощадно рубя всех, кого удавалось догнать. Короля Карла IX от плена спас ливонский дворянин Генрих Вреде, отдавший ему свою лошадь и вследствие чего погибший в бою(в качестве награды его вдова получила в 1608 году обширные владения, а его наследники получили титул баронов). В итоге шведский король с остатками войска сумел добежать до своих кораблей и отплыть обратно на родину. В Битве при Кирхгольме погибло около 5000 шведов, при том, что потери польско-литовского войска составили всего около 100 человек...

В конце 1605 года между Речью Посполитой и Швецией было заключено перемирие до 31 октября 1608 года, в течении которого продолжали происходить мелкие стычки между отрядами двух государств. В 1608 году, воспользовавшись рокошем против Сигизмунда, Швеция нарушила перемирие, возобновила боевые действия и по старой традиции осадила Ригу. Карл IX теперь планировал не только завоевать Задвинское герцогство, но и вторгнуться на территорию Великого княжества Литовского. 28 февраля 1609 года в Выборге был заключён русско-шведский союзный договор. Русский царь Василий Шуйский отказывался от претензий на Ливонию, а Карл IX посылал в Россию для борьбы с самозванцем Лжедмитрием II корпус генерала Якоба Делагарди. Войска же Речи Посполитой под командованием Ходкевича вновь, уже в третий раз за последние 7 лет, начали операцию по деблокаде Риги.

24 марта в сражении при Салисе польская флотилия разгромила шведскую эскадру, блокировавшую Ригу, а затем войска Ходкевича уже на суше вынудили шведов снять осаду с города. В июле Сигизмунд III объявил войну России и уведомил Ходкевича, что снабжение войск в Ливонии прекратится и все силы будут брошены на взятие Смоленска. После этого активные боевые действия в Ливонии прекратились, так как не получавшие жалованье польско-литовские войска отказались продолжать службу. Силы же шведской армии также были истощены, и фактически в польско-шведской войне наступило перемирие. Сигизмунд же приступил к осаде Смоленска, о которой пойдёт речь в следующей части.

Были времена, когда войска католической Испании считались наиболее опытными, мотивированными и дисциплинированными в Европе. Пользуясь таким преимуществом, испанцы применяли на поле боя тактические приёмы не характерные для армий других европейских государств. Помимо грозных терций, одной из визитных карточек гордых идальго считались ночные атаки и штурмы.

Многие смотрели фильм «Капитан Алатристе», который как раз и начинается с подобного действа. Задача наступающих была предельно проста: нанести удар по еретикам, когда они ожидают этого менее всего и, либо задавить врага, пользуясь возникшей неразберихой, либо нанести противнику как можно больший ущерб и скрыться в ночи. Атака обычно проводилась под прикрытием плотного тумана, перед самым рассветом, когда бдительность часовых притупляется, а отдыхающим крепче всего спится.

Для атаки подбирались наиболее опытные головорезы. Солдаты предпочитали брать на дело холодное оружие - пики, шпаги, мечи, тесаки и кинжалы. Мушкеты, аркебузы, пистолеты и гранаты тоже пускали в ход, но, в основном, на завершающей стадии боя. В качестве защитного снаряжения воины использовали шлемы типа шапель, кирасы, баклеры, фонарные щиты-рондаши, снабжённые отверстием для размещения потайных фонарей, траншейные щиты (латная рукавица с прикреплённым рондашем).

В лунном свете, оружие и защитное снаряжение часто отбрасывало блики. Поэтому, в целях маскировки воины поверх основной одежды и доспеха надевали распространённую в эпоху Ренессанса свободную рубашку с широкими рукавами (исп. – camisa, рубашка). Кроме того, в ночном бою рубашка играла роль прекрасного средства опознавания "свой-чужой". Соответственно такие воины получили общее название Camisas (либо - Сamisa de) – «Рубашечники».

Как правило, бой делился на две стадии. В первой, основной задачей головорезов было тихо и незаметно пробраться в расположение неприятеля и, без лишней тревоги, перерезать максимальное количество врагов.

«…лезвие шпаги медленно скользнуло по чужому горлу и алые брызги украсили лицо Испанца. Время замерло. Не слышно было ни воинственных криков, ни залпов орудий. Плавно падали поражённые и молча ликовали победители. Божья благодать для истинно верующего. Он утер капли крови, оставив на лице бурые разводы и застыл, в затылок упиралось холодное дуло мушкета….»

Но как только кто-то поднимал тревогу, атакующие издавали рёв, подобный крику яростных фурий, чтобы напугать и сбить с толку ещё не проснувшихся вражеских солдат. Вот тогда и пускалось в дело огнестрельное оружие и бросались гранаты, наводя ужас в стане неприятеля. Одновременно, налётчики усиливали панику сбивая жаровни и поджигая палатки, переворачивая телеги, выводя из строя всё, что попадётся под руку.

«…от дамбы уже доносился глухой гул: это полтораста испанцев, которые ночь провели по пояс в воде, выскочили на сушу с криками «Сантьяго! Сантьяго! Испания и Сантьяго!», твёрдо намеренные согреться кровью и огнём, полезли на земляной вал, ринулись к подъёмному мосту и крепостным воротам, вскочили на бастион и, наводя ужас на голландцев, метавшихся из стороны в сторону, как ополоумевшие гуси, ворвались в городок, круша всё на своём пути.» (Артуро Перес-Реверте «Испанская Ярость».)

Первопроходцами ночной тактики считаются итальянцы и испанцы, но постепенно такую практику переняли и другие армии Европы. Правда, чем заканчивались ночные атаки неподготовленного войска, мы также прекрасно знаем из истории.

В ночь на 7 августа 1609 г. отряды Лжедмитрия II пошли на штурм Троице-Сергиева монастыря. Во время атаки, наступающие внезапно обнаружили у себя в тылу «противника». Всю ночь вокруг крепости шло настоящее побоище – скакала конница, палили из ружей, громыхали из пушек, солдаты резались в мерцающем свете факелов. Только с рассветом выяснилось, что отряды «Тушинского вора» сражались друг с другом, потеряв в ходе боя убитыми несколько сотен человек.

Пожалуй, одной из самых известных ночных атак считается штурм бастионов Остенде проведённый испанскими войсками 4 декабря 1601 г. Незадолго до этого, осаждающим удалось пробить в укреплениях широкую брешь, которую и решили использовать для проникновения в город.

Промозглой сырой ночью 4 тыс. «рубашечников» двинулись на штурм голландских позиций. Очертания укреплений едва угадывались за пеленой серой хмари и мороси. Головорезов окутывал липкий плотный туман и влажные испарения, клубившиеся над водой. Но скрыть движение такого количества войск испанцам не удалось. Где-то блеснул металл шлема или обнажённого клинка, кто-то негромко выругался в ходе форсирования канала, провалившись в скрытую под водой яму. Часовые протестантов не проспали атаку и вовремя заметили неприятеля.

Поняв, что они обнаружены, «рубашечники» издали воинственный рёв и ринулись на штурм укрепления. Испанцам удалось пробиться в крепость, но внутри они были встречены поднятыми по тревоге ротами голландцев. В ходе страшной резни протестантам удалось вышвырнуть врага из города.

Несмотря на потерю внезапности, испанцы предприняли новые атаки. Но голландцы не дали неприятелю ни единого шанса на победу. Защитники бастионов выставили на стенах факелы и пики с зажжёнными на них просмоленными пучками соломы. Округа на десятки метров осветилась мерцающим багровым заревом. Наступающие испанские колонны были видны, как на ладони и получили прямо в лицо шквал картечи. Подножье укреплений оказалось буквально завалено грудами «рубашечников», через которые уже было невозможно переступить. Настоящая катастрофа!!! Менее чем за час испанцы потеряли почти четверть из атакующих сил...

«Он шёл в бой с открытым забралом, а спустя неделю его ноги ещё торчали из придорожной канавы, пугая прохожих…»

Забрало как элемент рыцарского доспеха появилось примерно в XIV веке. Оно представляло собой подвижную часть шлема, предназначенную для защиты лица и глаз воина. Усиленная защита лица, достигалась в ущерб обзору. Основной тактикой рыцарской конницы был прямой таранный копейный удар, не требующий пристального наблюдения за полем боя. Нужно было разогнаться и ударить всей мощью в строй неприятеля, выкосив наибольшее количество врагов.

В то же время, когда конная масса завязла в строю врага (либо, в ближнем бою, при фехтовании), обзор часто имел критическое значение, поэтому рыцари нередко сбрасывали шлем или предпочитали идти в бой с открытым забралом.

Поэтому, на средневековых и современных изображениях, можно увидеть воинов с поднятым забралом. В этом случае рыцарь более адекватно оценивал окружающую обстановку и своё место в строю, за счёт увеличения сектора обзора. Действия воина становились максимально эффективными. Кроме того, поднятое забрало обеспечивало лёгкость дыхания, что конечно имело некоторое значение в бою, но вряд ли было критически важным.

Фрески художника Спинелло Аретино написаны в 1407-1408 г.г. Посвящены морской битве при Пунта Сан-Сальваторе между гвельфами и гибеллинами и возвращению Папы в Рим. События 12 века, но художник, как это часто случалось, изобразил воинов в современных ему доспехах. Обратите внимание на поднятое забрало военачальника.

Выделяют ещё одно крайне спорное преимущество поднятого забрала - возможность для военачальников громко и чётко отдавать команды, так как приказы, отданные с опущенным забралом, воины могли не услышать. Здесь хочется заметить, что рыцарскому баннеру на поле боя можно было отдать только одну команду – «В атаку!!!», после чего забыть о его существовании. Ни на какие серьёзные маневры рыцарское формирование было неспособно. Средневековые армии, как правило, не отступали – потери войска в ходе отступления часто были сравнимы с потерями в самом кровавом сражении. Солдаты просто разбегались: «Зачем нам такой командир, который убьет нас одними маршами».

Управление голосом на поле боя в грохоте сражения было невозможно (воины ничего не услышат, имея на голове толстый подшлемник и шлем (а особые оригиналы носили по два шлема – бацинет, а сверху горшковый шлем. Защиты много не бывает!!!). Сигналы на поле боя могли подаваться флагами, сигнальными трубами, посылкой гонцов, но зычный голос не имел серьёзного значения. Конечно, если не брать в расчёт мелкие стычки.

Основным минусом ведения боя с поднятым забралом является открытие критической зоны поражения. Удар в лицо мечом, копьём, кромкой щита или латной перчаткой, как правило, приводил к фатальным последствиям. Считается, что рыцарь, зная, о своих слабых местах будет готов к отражению удара в лицо, построив на этом стиль ведения боя, стиль фехтования. Правда, это чисто умозрительное, притянутое за уши утверждение.

Кроме того, существовала ещё одна опасность - поражение лица стрелой, арбалетным болтом или камнем (пулей), выпущенным из пращи (в Столетнюю войну широко применялись пращники). Всем известна история шестнадцатилетнего Генриха Уэльского (будущего короля Англии Генриха V) получившего в сражении при Шрусбери стрелу в лицо. Неопытный в военном деле молодой принц попытался самостоятельно извлечь стрелу, но выдернул только древко, наконечник, так и остался голове. Королевскому врачу с помощью специального изготовленного зонда удалось расширить рану и вытащить остатки стрелы. Принц выжил, но шрамы на лице, в память о событии, остались с ним на всю жизнь, а с удивительным жизнеописанием короля могли ознакомиться многие воины.

Подводя некоторый итог, можно сказать, что военное снаряжение средневековья было рассчитано не на тотальную защиту воина, а обеспечивало такую защиту, в которой он будет максимально эффективен. Выбор вариантов ношения доспеха был за самим рыцарем, исходя из его военного опыта и конечно же кошелька (многим приходилось донашивать праотеческое защитное вооружение и о модных забралах оставалось только мечтать).

В 1520 г. войска Императора Священной Римской империи Карла V стремительно заняли Южную Наварру, часть приграничного королевства, земли которого раскинулись по обе стороны Пиренеев. Стремясь разом решить извечный спор с французами за приграничные территории, воодушевлённые победой испанские силы вели подготовку к броску через суровую горную гряду. Внезапно, из-за Пиренеев, как с неба, в горный регион свалилась французская армия под началом Андре де Фуа, маршала де Л’Эпарра.

Силы вторжения насчитывали до 6 тыс. пехоты, около 300 кавалеристов и несколько осадных мортир, которые чудом удалось протащить по горным серпантинам. Не оставляя испанцам времени на сбор войск, французы ускоренными переходами сразу двинулись на столицу региона Памплону.

Комендантом стратегического замка состоял наваррский дворянин, ярый католик, Иниго (Игнасио) де Лойола. Имея вдесятеро больше войск, в середине мая 1521 г., французы, практически сходу, ворвались в Памплону. Остатки гарнизона укрылись в цитадели, в которой почти не имелось припасов и пороха.

На военном совете в замке один за другим офицеры высказывались за капитуляцию. Только молодой капитан Лойола красноречиво отметал все сомнения.

- Мы испанцы!!! Не из таких переделок мы выходили с честью!!! Нет припасов, будем грызть камень!!! Нет пороха, будем драться в рукопашную!!!

Красноречие отчаянного капитана произвело большое впечатление на старых солдат и было встречено одобрительным рёвом: «Сантьяго!!! Испания и Сантьяго!!!».

Требование французов сдать замок испанцы отвергли. Они были готовы биться со всей вражеской армией, но не сдвинуться с места.

- Лучше погибнем под развалинами стен, чем запятнаем позорной сдачей знамёна и воинскую славу Испании!!!

На рассвете, 21 мая 1521 г. французы двинулись на штурм цитадели. Беспрепятственно подтащив осадные мортиры к стене, наступающие, несколькими мощными залпами, обрушили крепостную ограду. Когда густой дым и пыль развеяло ветром, в бреши во главе горстки испанских воинов стоял невысокий офицер со шпагой в руке. Следующим залпом защитники крепости были сметены. Гордый капитан Иниго де Лойола лежал под развалинами с перебитыми ногами.

Отдавая дань храбрости противника, французский командующий Андре де Фуа распорядился оказать нуждавшимся медицинскую помощь. Коменданта в бессознательном состоянии перенесли в один из уцелевших домов. Французские медики не давали ему никаких шансов. Тем не менее, молодой организм Лойолы оказался крепок и продолжал цепляться за жизнь…

Оборона Памплоны позволила имперцам стянуть войска в единый кулак и через месяц нанести сокрушительное поражение французам под Эскавором. Наварра пополнила владения испанской короны, а о героическом коменданте все быстро забыли.

Тем временем, Лойолу, горными тропами, на носилках, переправили в родовой замок. Тряска в дороге вновь подорвала здоровье едва оправившегося от ранения капитана. Во время очередного консилиума хирурги решили, что ногу нужно опять сломать и вернуть кости на свои места. Лойола перенёс две тяжелейшие операции и два новых перелома на повреждённой ноге. В качестве анестезии, капитан употребил только стакан вина, но не произнёс не слова, только стискивал зубы и крепко сжимал кулаки.

Состояние Лойолы продолжало ухудшаться. Доктора, видя множество симптомов приближающейся смерти, уже потеряли надежду на выздоровление. Накануне дня Святого Петра, считавшегося покровителем рода Лойолы, капитана причастили и соборовали. Ночью произошло внезапное улучшение и, на следующий день, он уже был вне опасности.

Тем не менее, последствия ранения давали о себе знать. Одна нога Лойолы стала короче другой. Длительные, мучительные растягивания ноги в особых устройствах приносили мало пользы. За долгие месяцы лечения Лойола постарел, осунулся, но так и остался хромым, о военной службе можно было забыть навсегда.

Однако, храбрый капитан не изменил себе и по прежнему рвался на поле боя. Скрашивая время, он требовал принести рыцарских романов. Но из литературы в замке были только жития святых. Именно в этих книгах он обнаружил для себя настоящий героизм.

В дальнейшем, несмотря на прежний характер, именно слово стало мечом Игнатия Лойолы – основателя и первого генерала Ордена Иезуитов. Ордена, славившегося жестокой военной дисциплиной и беспрекословным повиновением младших старшим.

"Она ж дочь твоя перед Богом!", - батюшка Матрёны, как мог, увещевал старика. Но тот лишь посмеивался, покручивая ус. Для себя Иван Степанович давно все решил: красавица будет его. Уж больно хороша выросла крестница! Грешно, конечно, но не менее грешно кому-то другому отдавать такую красоту..

Пока отец Матрёны кричал да охал, призывал "не губить крестницу", Иван Степанович вспоминал, как открылось ему в беседке "беленькое тельце".

В 1688 году в малороссийской Диканьке, еще не прославленной гением Гоголя, родилась девочка, назвали которую Мотрей, а, по-русски , Матрёной.

Матерью малышки была красавица Любовь Федоровна, дочка полтавского полковника Федора Жученко, владельца богатого села Жуки под Полтавой.

Отец Мотри - человек видный, сам Василий Леонтьевич Кочубей, генеральный писарь Войска Запорожского.

Мотря была пятым ребенком Кочубеев, и третьей дочерью. Росли дети на просторах Диканьки - места красивейшего, наполненного поэтическими легендами да малороссийскими сказками. Каждая бабка в селе готова была рассказать такую историю - заслушаешься. Мотря с сестрами Ганной и Катрей обожали слушать сказки старух, особенно, те, где рассказывалось о мавках - лесных русалках, влюбляющих в себя парубков. Повзрослев, Мотря и сама стала представлять себя мавкой из диканьских лесов.

В 1704 году Мотре исполнилось 16 лет, и она превратилась в такую красавицу, что не всякая мавка с нею сравнится. Шея - белая, тяжелая коса по-малороссийски убрана круг головы, глаза, опушенные длинными ресницами, что родники - бездонные. Взглянет как бы невзначай на парубка, - и парубок краснеет до корней волос. Взглянет на матерого казака - и у того щеки зарумянятся. А каков стан! Да такого стана даже в самом Киеве не сыскать.

Василий Леонтьевич Кочубей, которому уже стукнуло 64 года, не мог на дочку нарадоваться. Хотел отец найти Мотре в мужья доброго казака, такого, чтобы и молод был, и силен, и знатен, и гроши чтобы водились.

Да вот судьба распорядилась иначе...

Осенью 1704 года погостить в Диканьку прибыл сам гетман Войска Запорожского обеих сторон Днепра Иван Степанович Мазепа. Кочубей был знаком с Мазепой много лет, и считался одним из его главных сторонников. Именно Иван Степанович сделал Кочубея сначала Генеральным писарем Войска Запорожского, а затем и Генеральным судьей. Более того, Диканьку Василий Леонтьевич также получил от щедрот Ивана Степановича.

Мазепа был настолько близок с семьей Кочубеев, что именно он стал крестным отцом новорожденной Мотри.

Приехав в гости к Василию Леонтьевичу и Любови Федоровне, Мазепа поразился - до чего выросла крестница, до чего пригожей да ладной стала!

Гетману в ту пору было 65 лет - на год старше родного отца Мотри. Былая красота и удаль Ивана Степановича остались в прошлом - это был тощий старик с потухшим взглядом.

Вернее сказать, взгляд Мазепы был потухшим, пока он не увидал свою крестную дочь. Престарелый вдовец, потерявший супругу Анну Половец два года назад, уже и не чаял, что окаменевшее сердце его оттает. Но оттаяло.

Иван Степанович влюбился в крестницу так, как никогда ранее ни в кого не влюблялся. Гетман и красавица гуляли по усадьбе, сидели в беседке. Отец и мать Мотри были не против, ведь Мазепа - крестный отец девушки.

Опытному ловеласу, образованному и умному, да, к тому же, облаченному гетманской властью, Мазепе, не составило труда очаровать юную Мотрю.

Вскоре Иван Степанович прислал к Кочубею сватов. Василий Леонтьевич и Любовь Федоровна был в подлинном ужасе, ведь согласно нормам того времени, любовные отношения с крестным отцом считались кровосмесительными, тяжким грехом.

Родители Мотри отказали престарелому жениху. На следующую ночь Матрёна сбежала из дому и вскоре оказалась у Мазепы. Гетман, все еще дороживший дружбой с Кочубеем, не воспользовался плодом, упавшим к нему в руки и отослал Матрену обратно нетронутой.

Мотря возвратилась в родительский дом, но жить с родителями она уже не хотела. Кочубей сокрушенно писал, что Мазепа "очародействовал" крестницу, после чего она "ругается, плюет на родителей и мечется".

Гетман между тем отправлял возлюбленной пылкие письма:

Моя сердечно любимая Мотренько!

Поклон мой передаю Вашей Милости, мое сердечко, а с поклоном посылаю Вашей Милости гостинец, книжечку и колечко брильянтовое, прошу их с благодарностью принять, а меня в любви своей неотменно держать, потом, даст Бог, и лучшее поднесу. С этим целую уста коралловые, ручки беленькие и все тельце твое беленькое, моя нежно любимая!

Вскоре Мотря снова сбежала к гетману. Кочубей рвал и метал, слал Ивану Степановичу негодующие письма, требовал вернуть дочь, обвинял в кровосмешении.

Иван Степанович спокойно отвечал, что шестнадцать лет он терпел от Кочубея "поступки смерти годные", дочь его он любит, а то, что крестный отец ей - так что ж поделать.

"Так и что с того, что дочь? - писал Мазепа. - Чай, не родная кровь".

Кочубею все же пришлось "замириться" с гетманом - иначе выполнять обязанности Генерального судьи Запорожской Сечи он не мог. Однако Василий Леонтьевич не простил Мазепе погубленную дочь, затаил большую обиду.

В 1706 году Мазепа, который полностью доверял Кочубею, сообщил Василию Леонтьевичу, что планирует оторвать Сечь от Московского царства. Кочубей немедленно отправил в Москву беглого монаха Никанора с устным доносом. 34-летний царь Петр I, относившийся к Мазепе чуть ли не как к отцу, доносу не поверил, однако повелел установить над гетманом негласный надзор.

В 1708 году Кочубей передал в Москву второй донос. Петр и на этот раз не поверил Василию Леонтьевичу.

Упрямый Кочубей, который прекрасно знал о готовящемся предательстве гетмана, привлек к делу своего родственника, казацкого полковника Ивана Искру, и с его помощью передал донос киевскому губернатору Д.М. Голицыну, который, в свою очередь, сообщил о предателе-Мазепе Петру.

Государя настойчивость доносчиков разозлила. Кочубея и Искру схватили и доставили в Витебск. Допрос арестованных был поручен графу Гавриилу Головкину и барону Петру Шарифову.

Во время пытки на дыбе Кочубей признался, что оклеветал гетмана Мазепу "по злобе".

Петр приказал передать доносчиков Мазепе для казни. Кочубея и Искру перевезли в лагерь гетмана, расположенный в селе Борщаговка под Белой Церковью. Здесь Василия Леонтьевича снова пытали.

Пока Кочубей находился в застенках, Мазепа "блудно жил" с его дочерью. О свадьбе не могло быть и речи - церковь не разрешила бы брак с крестницей.

15 июля 1708 года в Борщаговке 68-летнему Василию Леонтьевичу Кочубею и его сообщнику казаку Ивану Искре отрубили головы за ложный донос.

Уже осенью Иван Мазепа переметнулся на сторону Карла XII. Тут-то и вспомнил Петр I верного Кочубея, буквально кричавшего о готовящейся измене. Царь заявил, что Василий Леонтьевич был "мужем честным, славные памяти".

После победы под Полтавой по приказу Петра супруге и детям Кочубея были возвращены все его имения и даже пожалованы новые.

Между тем, Мазепа укрылся на территории городка Бендеры, тогда находившегося в составе Османской империи. Турки предателя не выдали, но он, сломленный поражением, скончался 21 сентября 1709 года в возрасте 70 лет.

А что же красавица-Мотря? Увы, историкам ничего не ведомо о судьбе девушки после ареста ее отца. Судя по письмам, Мазепа очень любил крестницу и едва ли он мог причинить ей зло из-за доносов Кочубея.

В Малороссии ходило стойкое предание, что Матрёна после смерти крестного отца тайно укрылась в женском монастыре в Старых Будищах, где приняла постриг под именем Ефросинья. В обители Мотря и окончила свои дни.

Есть и еще одно, совсем уж сказочное, предание. В Диканьке говорили, что Матрена превратилась в мавку, с тех пор она ждет в лесу своего суженого-Мазепу. Ждет, а тот никак не приходит...

с) Василий Гавриленко (Грусть)

Дорогие читатели, если вам нравятся мои статьи, подпишитесь, пожалуйста на мой Телеграм "Женщины в истории", там немало новых текстов: https://t.me/istoriazhen

Моя книга о русских женщинах в истории вышла благодаря вам! На Вайлдберрис большая скидка на книгу. Сердечное спасибо каждому покупателю! https://www.wildberries.ru/catalog/194338293/detail.aspx